Время смерти
Шрифт:
— Бора, пожалуйста, иди и подожди меня на мосту. Я в жизни не брал в руки карт.
— Отлично, Усач. Ты невинен. В тебе маленький круг вращается со своей естественной скоростью.
— Ничего во мне не вращается. Я жду одного человека. Оставь меня, раз я прошу.
— Ты для всех был другом, будь им и для меня.
Богдан покрылся холодным потом от его тона. Но нет, Ивана он бросить не может.
— Ладно, сдавай вот здесь, на мостовой. — Он присел на корточки.
— Это дело, брат. Бора тоже присел, тасуя карты, но вдруг остановился, прислушиваясь к лаю собак где-то совсем рядом и крику женщины: «Пиши, Жарко. Пиши, милый, каждый день!» Два капрала
— Ниджа и Жарко! Будь здоров, Усач. Поджидай свою бабу до полудня.
Бора сунул колоду в карман и побежал за ребятами, которые быстро удалялись, устало влача свои тени и посылая воздушные поцелуи женщинам у ворот в тени минарета. Звезды исчезали в вышине.
Богдан вздохнул вслед ребятам и Боре Валету. Снова закрыл шапкой лицо, дышал в нее, отогревая кровоподтек. Но все-таки услыхал:
— Будь кавалером и сходи на вокзал, узнай, не пришел ли поезд из Ниша.
Богдан освободил правый глаз: Иван торопливо шел в его сторону. Чтоб не смущать, он не окликнул его; и снова закрыл лицо, прислушался к смутным шумам в хибарке у себя за спиной.
— Богдан! Ты?
Иван подбежал и обнял его, прежде чем Богдан успел водрузить на голову шапку. И тут Богдану изменили силы. Иван почувствовал, как повисли его руки: если б сейчас пришлось идти в атаку, он бы рванулся, даже не пригнувшись.
— Теперь чуть полегче? — спросил Богдан, отодвигаясь от стенки и от Ивана.
Иван уловил жалость в его голосе, но не обиделся. Он молчал, опираясь на стену дома.
— Потопали полегоньку. Пока придем, солнышко выглянет.
Мимо промчалась пролетка, переполненная капралами, оравшими во всю глотку. Кто-то крикнул: «Гони! Вези на край света!»
Когда вслед за ними упал на улицу лунный свет, разбавленный лучами зари и тишиной, Иван заговорил, касаясь на ходу плечом плеча друга:
— Знаешь, чего я хочу, Богдан? Чтоб в меня попала пуля на излете. Откуда-нибудь издалека, медленная, уже уставшая, на последнем дыхании. Ты меня слушаешь?
— Слушаю. Внимательно слушаю.
— Значит, вот такая утомленная пуля. Чтобы я мог отчетливо и ясно почувствовать, как она входит в ткань моих мускулов или в кость, безразлично. Чтобы, подобно крови в сосудах, только медленно, она прошла по всем мышцам и всем костям, кроме черепа, и свернула в сердце. Чтобы несколько минут длилось умирание.
— Почему ты об этом говоришь, Иван?
— Потому что тогда я бы нечто узнал наверняка. И кто я есть, и что это меня столь, столь… Я узнал бы, прав ли ты. И в чем заключается этот мой Свет. Обрати внимание — с прописным «С», — шепнул он. Остановившись, Богдан не сводил с него глаз: уж не влюбился ли? С самой полуночи бредил лишь любовью. Неважно, что девица страшна. Сегодня ночью для всех нас существует одна-единственная на свете девушка. Та, которая рядом.
— Значит, тем, кто стремится к истине, надо идти не в библиотеку, а в окопы? Так, что ли? — Богдан попытался улыбнуться, но подавил улыбку: глаза Ивана были полны слез.
— Я убежден, дело в способе умирания. Что нам до того, что есть смерть? Нас касается только одно — как умереть? Чтобы постигнуть великую истину, нужно умирать медленно. Медленно, дорогой мой друг. Да, я верю в это незыблемо. И если б я еще верил в бога, я бы сейчас здесь, на улице, упал на колени и молил бы его: «Господи, дай мне медленную, самую медленную, дай мне неторопливую, самую неторопливую смерть». — Иван стоял,
Иван плакал. Если б Богдан сейчас обнял его, стал утешать, то заставил бы устыдиться, он чувствовал это. Сняв шапку, Богдан закрыл ею кровоподтек и левый глаз и как в ознобе пошел вперед, к Вардару, к мосту Душана. Следом, не стремясь его догнать, плелся Иван.
На берегу Вардара они остановились. С каменного парапета моста, окруженный толпой капралов, во весь голос читал стихи Данило История:
Сегодня нам говорят, детям этого века, Будто мы недостойны истории нашей, Будто нас подхватили западные реки И будто наша душа в испуге пляшет. Милая отчизна моя, они лгут!И хор капралов подхватил во всю мочь: «Лгут! Лгут! Лгут!»
Богдан с Иваном молча, не задерживаясь прошли мимо. И только на казарменном плацу Богдан остановился: в освещенном окне канцелярии виднелась неподвижная, поникшая фигура подполковника Душана Глишича. И Богдан прошептал, обращаясь скорее к самому себе, чем к Ивану:
— Он бодрствовал всю ночь. Возможно, он жалеет нас. Или хочет видеть, когда мы в последний раз возвращаемся в казарму.
На «Голгофе» за казармой ротные выстреливали команды: всем готовиться к смотру, а Иван Катич слышал их словно во сне — у него не хватало сил выпрямиться, свести колени и посмотреть прямо перед собой в какую-то воображаемую точку на горизонте, по которому мягко выгибалась Шар-Планина в своем беге через пространство. Голова и полные патронные сумки тянули его к земле; тяжелая русская винтовка клонила вправо, а он стоял первым в роте. Поэтому он цеплялся взглядом за тучу, которая по осеннему небу приближалась к вершине горы, к солнцу, застрявшему в зените. Он упал бы, не окажись этой спасительной тучи. Если б она погасила солнце и воцарилась тьма. Навсегда. Почему не может произойти чудо? Стоит лишь сильно захотеть, и такое случится.
Богдан Драгович шептал ему в затылок:
— Как ты думаешь, Наталия получила телеграмму?
— Наверняка. Представь себе, что на земле вдруг воцарилась вечная тьма.
— Это невозможно, — громко сказал Бора Валет.
Командиры выпаливали последние команды, ибо галопом приближалась кобыла подполковника Глишича. Иван впился взглядом в тучу, торопил ее, подстегивал, охваченный страстным желанием, чтобы случилось чудо и воцарилась тьма, прежде чем Дон-Кихот подскачет к ним с криком: «Помогай вам бог, герои!» Солнце кусало край тучи.
— Бог тебе в помощь!
Дон-Кихот умолял:
— Дети мои!
Невозможно. Туча наваливается на усталое светило. Батальон ревел:
— Слава!
В вышине продолжалась смертельная схватка. Батальон подбадривал тучу. Священник начал молитву.
— За солнце он молится или за тучу, а, Бора?
— За смерть, Иван, — ответил тот. И далеко сплюнул сквозь зубы.
Священник — за солнце, он не может быть за тучу. Но туча одолевает солнце. Почему тогда не наступает тьма? Иван повернул голову, чтоб видеть молившихся ребят.