Время собирать камни
Шрифт:
Про шестнадцатилетнего убийцу знали во всех домах, но Андрею как-то казалось, что тюрьма — это навсегда и рассказ про петряковского наркомана — просто страшная легенда, которая есть в любой деревне. И вот эта легенда час назад валялась во дворе дома какой-то жуткой женщины и визжала от боли, а он смотрел на нее собственными глазами.
— Ты знала? — недоверчиво спросила Юлька у Женьки.
— Да, знала. Витька сказал.
— А ты откуда узнал? — поднял глаза на Виктора Колька.
— Серега Завадский из тридцать шестого дома натрепал, а уж откуда он в курсе, я без понятия. Слушайте, парни, — помолчав,
— Да зачем ему убивать… — неуверенно сказал Сашка.
— А зачем ему бабушку свою было убивать? — парировал Виктор. — Да все затем же: чтобы деньги достать на дозу. Я не понимаю, зачем она вообще его лечит?! Таких людей уничтожать надо.
— Ну уж сразу и уничтожать, — усмехнулся Андрей.
— Да, именно так! — уверенно ответил Виктор. — Ты, Андрюша, просто не знаешь, а мне отец рассказывал. Наркоманы — не люди. Они как звери, понимаешь? У них от личности уже ничего не остается, только одно желание — убить кого-нибудь и отобрать деньги, чтобы уколоться. И вылечить их невозможно. Наркомания вам не белая горячка, как у дяди Гриши, а совсем-совсем другое. Вот помяните мое слово, эта сволочь еще натворит у нас бед.
— Как же его выпустили-то? — прошептала Юлька.
— Не знаю. Знаю только, что, пока он у Антонины живет, я лично свою маму одну в магазин не отпущу. А вдруг ему придет в голову туда зайти и ненароком кого-нибудь прирезать, а?
— Да брось ты, — попытался урезонить приятеля Мишка, но как-то неуверенно. — Раз его из тюрьмы выпустили, значит, он не наркоман уже.
— Неужели? — прищурился Витька. — Скажи мне, Мишенька, а ты уверен на все сто процентов, что тебе или, скажем, Женьке от придурка никакого вреда быть не может? Нет, вот скажи честно, ты абсолютно уверен?
Наступило молчание. Все пристально смотрели на нахмурившегося Мишку. Наконец тот нехотя покачал головой.
— Вот видишь! — бросил Виктор. — Наркомания неизлечима, это всем известно. Спросите у своих родителей.
— Ну и что же нам теперь делать? — жалобно спросила Женька.
— Эй, милые мои, вот вы куда забрались! — послышался веселый голос, и из-за веток выглянула мама Андрея. — То-то отец говорит, что голоса в саду раздаются. И что вы тут сидите? Ну-ка, пошли немедленно чай пить!
— Теть Маш, нам домой пора, — протянул Мишка.
— И слышать, ребятишки, не желаю! Я пирог испекла, так что пойдемте дегустировать. А ты, главный дегустатор, можешь потом мне помочь банки из погреба вытащить, — обратилась она к Андрею.
— Мам, я все сам вытащу, ты только скажи какие.
Андрей, не стесняясь остальных, чмокнул мать в щеку.
— Скажу, милый, скажу. Пойдем чайку попьем с ребятами, а потом делами займемся. Лады?
— Лады, — весело согласился Андрей.
Поздно вечером он стоял у окна и смотрел на темные качающиеся тени. Отец с матерью за его спиной весело бранились, обсуждая какую-то теплицу, которую отец не так покрыл.
— Пап, — неожиданно сказал Андрей, — а наркомания излечима?
— Что? — удивился отец. — Наркомания? Вообще-то, насколько мне известно, нет. Конечно, медики говорят о каких-то способах, вроде лечения подобного подобным, то есть фактически
— Просто так, — спокойно ответил Андрей. — Ничего особенного.
Он отошел от окна, темные тени за которым раскачивались все сильнее и сильнее, забрался на диван и завернулся в плед. «Просто так, — повторил он про себя, — ничего особенного».
Глава 5
В жене Виктора раздражали две вещи: волосы и имя. С волосами все было понятно — идиотское Тонькино нежелание постричься приводило к тому, что она заплетала дурацкую косу, а их даже бабки в деревнях сейчас не носят. Нет, волосы у нее красивые, слов нет, и когда жена их распускала, то казалась настоящей русалкой. Но ведь нельзя же постоянно с косой ходить! А с распущенными она маялась, не могла потом расчесать. Как-то раз, желая ему угодить, еще в начале их знакомства, она пришла на какую-то вечеринку с хвостом, перехваченным красивой заколкой. И, конечно, произвела полный фурор. Но с тех пор как отрезало: не буду, говорила, хвост делать, и все. С косой, мол, удобнее. Как ни пытался Виктор воздействовать на жену, даже насмешками, оказался бессилен.
Так и с ее именем. Ну что за имя такое: Антонина? О чем, спрашивается, родители думали, когда ребенка называли? Еще бы Фросей окрестили. В конце концов, ладно, от Антонины можно много производных придумать. Виктор и напридумывал. Взять хотя бы «Тина» — красивое, изысканное имя. С шармом. Но когда он попытался Тоньку Тиной назвать, она взвилась, как укушенная. Убеждал, убеждал ее — бесполезно. Переделал в Аню — еще хуже отреагировала. Спросила, не хочет ли он Ваней стать; и если хочет, то и она не против. И ведь темперамент у нее флегматичный совершенно, по пустякам никогда из себя не выходит. А из-за ерунды с именем сущей фурией становится.
А вот на изменении названия ее профессии вроде бы настоял. Портниха из ателье, сказал, пусть выходит замуж за Федю Васечкина, а его жена — модельер. Но каждый раз, как только заходила речь о ее работе, Тоня по-прежнему представлялась портнихой. Потом оправдывалась: мол, забыла, привыкла, и мама, и бабушка были портнихами.
— Тонь! — крикнул Виктор. — Чтобы у бабки Степаниды не вздумала опять про портниху ляпнуть!
— Почему, Вить?
— Елки-палки, сто раз уже объяснял…
— Слушай, ну неужели ты думаешь, — появилась она в дверях, — что этой твоей бабушке, которой двести лет, есть какое-то дело до того, чем я занимаюсь! Витя, ты все никак не можешь понять: здесь же деревня, жизнь со своими заботами у каждого.
— Вот именно, — подхватил он, — и все в деревне, несмотря на свои заботы, ужасно любопытные. Пяти минут не пройдет после нашего визита, как к бабке Степаниде заявится пяток гостей повыспрашивать: а кто в доме почтальоновом поселился и чем новые его жители занимаются? Так что забудь свою совковую «портниху»! Договорились?
Тоня махнула рукой и пошла собираться.
Пока они шли по улице, Виктор осматривался кругом. Деревня явно процветала, видно, многие, как и Виктор с Тоней, переехали сюда из Москвы и обосновались.