Время собираться
Шрифт:
– Для тебя это так важно? – внезапно спросила она.
Карл вздрогнул.
– Что? – Он опустил страницу.
– Твой доклад так важен для тебя? Ты так крепко его держишь.
Карл обратил внимание на свои руки.
– И правда.
– Я не имела в виду, чтобы ты перестал. Читай.
– Нет. Горлу надо немного отдохнуть. – Он положил страницу, с которой читал, к остальным, на колени. Она обратила внимание, как он постарался обращаться с ними как можно небрежнее. Как будто ему все равно.
– Я вовсе не хотела тебя критиковать. Просто спросила. Мне было интересно, что творится у тебя в голове.
Карл
– А зачем? – спросил он.
– Наверное, потому, что ты мне нравишься.
– Правда?
– Да. Что странно. Обычно я не люблю людей. Я всегда старалась держаться от них подальше. Сама по себе. Сколько себя помню.
Карл кивнул.
– Карл, а какой была твоя мать?
– Моя мать? Ой, даже не знаю, что сказать. Очень деловая. Мне она не нравилась. У нее была работа в отделе кадров. Она проводила собеседования. Когда я вспоминаю ее, то всегда представляю, как она сидит за столом, в очках, с бланками в руках. А перед ней лежит остро отточенный карандаш и резинка.
– Она уже умерла?
– Погибла в автокатастрофе, когда я был еще совсем маленьким.
– Кажется, ты мне говорил. Прости.
– Я по ней не скучал. Жил с дедом и бабкой, пока не начал сам зарабатывать себе на жизнь. По-настоящему я любил только отца. Он играл в гольф и носил старую кепку. У него был старый «Форд» модели Т. Мы с ним частенько ездили за город, на пикник. Может, поэтому я так люблю лес. Он умер, когда мне было всего шесть. Странно. Я так давно о нем не думал. Я помню его голос. Он был такой раскатистый, громкий. И сам он был огромный. Как башня.
– А у тебя в школе было много девушек?
Карл долго не отвечал.
– Не очень. Пару раз я ходил на свидания. А в основном был слишком увлечен своими книгами и всем прочим.
– А в кого-нибудь конкретного ты влюблялся?
Карл вспыхнул.
– Нет.
– Не хочешь рассказывать?
Он промолчал. Его лицо покраснело.
– Прости меня. – Барбара тронула его за руку. – Я не хотела ничего у тебя выведывать. Просто мне интересно про тебя знать. Что с тобой происходило в жизни. Ты ведь не возражаешь? Или лучше не будем об этом говорить?
– Иногда мне трудно говорить… с женщиной.
Барбара улыбнулась.
– Ладно, не буду тебя заставлять. Продолжать будешь?
– Продолжать?
– Читать. Твой трактат.
Карл вцепился в него.
– Да, еще почитаю. – Он быстро нашел место, на котором остановился. – Я продолжаю.
Барбара снова откинулась спиной к стене. В комнате было тепло и тихо. Она прикрыла глаза.
– Так уютно. Так славно лежать и слушать, как ты читаешь. У тебя красивый голос. Его приятно слушать. Он меня расслабляет. А я была так напряжена все последние дни.
– Спасибо. – Карл прокашлялся. И продолжал читать, медленно и четко произнося слова, не глядя на девушку рядом, но не сводя глаз со страницы.
И снова ее потянуло в сон. Она пыталась сосредоточиться, но ничего не могла разобрать в том, что он читал.
Что они значили? Все эти идеи, слова, тщательно продуманные предложения. Она все быстрее погружалась в сон. Веки стали как каменные. С каждой секундой сознание все больше затмевалось, тело становилось неподвижным, бесчувственным. Она ничего не могла
Краем глаза Карл взглянул на девушку. Ее вид, когда она лежала так близко к нему, наполнял его чувством собственной значительности. Он был рад, что читает именно ей. Она была первой слушательницей его трактата. Он был счастлив. Барбаре он нравится. Она сама так сказала. Давно уже ни одна девушка не говорила ему ничего подобного. Говорила ли ему хоть одна девушка что-нибудь подобное? Он стал вспоминать, но так и не вспомнил. Может быть, это случилось впервые.
Карл читал и читал, счастливый, довольный тем, что сидит с листками на коленях, вокруг него комната переливается цветами в полумраке, а рядом с ним на постели лежит неподвижная девушка. Это было очень приятно. Барбара права. Он тоже чувствовал расслабленность. Приятное ощущение. Теплое, как приглушенные цвета комнаты.
Некоторое время спустя он отложил манускрипт и перевел дыхание. Он кончил. Прочитал ей все лучшие фрагменты. Больше читать было нечего. Он повернулся к ней.
Барбара спала. Она сидела, частично привалившись к стене, руки бессильно лежали на коленях, тело обмякло, голова склонилась набок. Рот был слегка приоткрыт. Грудь мерно вздымалась и опускалась под цветастой блузкой.
Карл был потрясен. Его затопило отчаяние. Он смотрел на нее. Она не шевелилась.
– Господи! – воскликнул Карл. – Господи боже!
Глава 19
Барбара пошевелилась и немного повернулась во сне. Карл смотрел на нее сверху вниз. Как такое могло быть? Как она могла заснуть? Это казалось ему невозможным.
Глубокая печаль охватила Карла. Волна отчаяния и горя затопила его. От тишины в комнате ему хотелось кричать. Онемевшими пальцами он собрал свои листки и положил на стол.
Барбара лежала, вытянувшись, на кровати, одна рука на груди. Она была красива. Тоска Карла начала потихоньку отступать. Он разглядывал лежащую. До чего у нее странное лицо. Совсем не миловидное. Черты жесткие, нос несколько крупноват, зубы кривые и неровные. Зато волосы густые и глубокие. А кожа чистая и гладкая. В блузке и слаксах она казалась совсем стройной. Тяжеловесность, которую он заметил в ней в тот момент, когда смотрел на нее в воде, куда-то исчезла. Она была податливой и гибкой, как спящий зверь. Ее недвижное тело было округлым, полным и завершенным.
Она была рядом. Он мог коснуться ее, если бы захотел.
Его взгляд сосредоточился на ее руке, которая лежала всего в нескольких дюймах от него. Пальцы на ней были белые и длинные. Ногти светло-красные. Небольшая рука. Настоящая женская ручка. Странно. Она казалась ему совсем не похожей на его собственную. Может, именно в руках, а не в чем-то ином и крылась главная разгадка. Тонкое запястье. Гладкая кожа.
Много раз в юности он представлял себе это время, когда он будет сидеть рядом с женщиной. Сможет касаться ее. Трогать любую часть ее тела, какую захочет. Опять, как в ранние утренние часы, он был король, а рядом с ним – одна из его окаменевших подданных, представительница зачарованного народа, уснувшего вечным сном. Как утром, когда он гулял и знал, что все дома принадлежат ему. Они были пусты и молчаливы, эхом отзывались на звук его шагов, когда он проходил мимо. Они были его собственностью. Холмы тоже были безлюдны. И также принадлежали ему.