Время созидать
Шрифт:
– Та что т'акое! – выдохнул кто-то и затараторил быстрой дионийской скороговоркой: – Лим маэ, все в этом пг’оклятом гог’оде так и ног’овят наступить на мой бедный ступня!
И прежде чем взглянуть мужчине в лицо, Тильда поняла, что столкнулась с Омаром Ушде, старым знакомцем. Это его круглое лицо она видела в толпе. Ни с чем не спутать этот голос, густой, как мед, это картавое произношение адрийских слов.
Мужчина близоруко сощурился.
– Госпожа Элбег'т?.. – тихо, потрясенно произнес он.
Тильду будто толкнуло что-то в грудь,
Во взгляде, в дрогнувших губах мужчины она видела узнавание. И не могла отвернуться, будто то был не человек – змея с топких берегов Иссы, что усыпляет жертву, глядя ей в глаза.
Тильда призвала на помощь всю выдержку и спокойствие, на которые была сейчас способна. Заговорила быстро, глотая окончания слов:
– Прошу извинить, господин, я вас совсем не знаю, вы, господин, попутали что-то, простите неуклюжую…
Лицо Омара как-то странно дернулось. И почти сразу же сделалось безучастным и скучным, как будто он никогда не разговаривал с ней о поставках древесины и о политике Агората, не обсуждал с ней проект собственной резиденции.
– Пг'ости, маэ, – сказал он ровно. Но продолжал стоять, во все глаза глядя на нее. – Я… обознаться.
Наклонив голову, Омар быстро пошел прочь – лишь полы зеленого халата взметнулись следом, как крылья майского жука.
Тильда смотрела ему вслед – как он уходит, оживленно беседуя о чем-то с сопровождавшим его юношей. Донесет! От этой мысли Тильде стало совсем дурно, чуть не вывернуло наизнанку, закололо сердце. И она почти побежала – насколько позволяло больное колено, вверх по скользким от грязи мосткам, ее толкали, она спотыкалась и падала, торопилась, путаясь в юбках и улицах.
Перед храмом Маллара она попала в толпу ярко, нарядно одетых горожан, выходивших со службы.
– Хвала Многоликому! – пронзительно выкрикнул кто-то за ее спиной. – Да прольется его благодать на тебя!
Тильда резко обернулась: перед ней стоял старик с бельмами на глазах. Он смотрел на нее так, будто видел. Его узкое лицо, иссушенное старостью, несло печать какого-то тайного знания. Тильда хотела ответить, но слова вдруг стали пустыми и никчемными, ненужными. Слепой взгляд был направлен в душу, в самую глубь.
– Держи.
Что-то маленькое, круглое и нагретое теплом руки легло в ладонь.
Монетка. Медяк.
– Это на счастье! – Старик улыбнулся беззубым ртом – и пропал в толпе. Как не было его.
Тильда едва добрела до низкой, полуобвалившейся каменной оградки. Голова шла кругом от всего случившегося, от странных, необъяснимых встреч, и жгучий стыд поднимался в груди – неужели она действительно выглядит бродяжкой, просящей подаяние? Но старик-то был слеп…
Внутренности выкручивало. Она все еще зажимала монетку в руке, и ребро больно впивалось в ладонь.
– Тильда!..
Дзинь! Монетка выпала и покатилась, подскакивая и звеня, по камням.
– Как я испугался! Я думал, ты потерялась! Как увидел, что тебя нет – сразу сюда! Боялся…
Тильда подняла голову, и
Все хорошо.
А потом Саадар вдруг обнял ее. Смотрел прямо в глаза, будто… Всего лишь миг – а чувство такое, будто это отец, его руки, и взгляд, и улыбка – совершенно отцовская. Ни испугаться, ни изумиться этому она не успела – Саадар отпустил ее и улыбнулся смущенно.
– Прости!
Тильда пожала плечами. Ничего не сказала – не знала, что говорить. Не хотела ничего говорить.
– Я тут поболтал с одним капитаном… Он готов отвезти нас в Хардию за пятнадцать монет серебром. На каждого. И это самая низкая цена – я узнавал. «Синяя чайка» отправится через… шесть дней.
– Можно начинать просить подаяние, – горько усмехнулась Тильда. Она наклонилась поднять оброненную монетку.
– Нет. – Саадар присел на корточки рядом с ней, так, что их лица оказались друг напротив друга. – Не говори так. Даже в шутку, слышишь?
Сгусток тепла в груди стал чуть горячее, разгоняя серость, царящую вокруг. Будто не было голода и усталости, горя и темноты.
15
Скособоченный домишко, куда привел их Саадар, едва не падал, подпертый не самыми надежными на вид балками. Со всех сторон его стискивали такие же дома в мрачном позднеимперском вкусе, обветшалые и готовые вот-вот рухнуть под весом копошащихся внутри людей.
Дверь гостевого дома, к удивлению, оказалась заперта. Саадар ударил пару раз погромче по хлипкому облезлому дереву – в доме никто не отзывался. Тогда он постучал кулаком, так что дверь затряслась.
– Иду-иду, окаянные, нет на вас Безликого! – послышался старческий дребезжащий голос и шаркающие шаги. – Чаво явились? – На пороге возникла согнутая едва ли не пополам старуха, опирающаяся на клюку. В руке она держала свечу. Лицо ее, похожее на сморщенное печеное яблоко, выражало крайнее недовольство, один-единственный зуб во рту выдавался вперед, как у крысы.
– Комнат не имам. Пшли, пшли отседова, кыш… – замахала она рукой.
– Что, зенки подводят? – Саадар показал ей медяк. Старуха похлопала на монету глазами, покачала головой: мало.
Сторговались на пяти медяках, и старуха посторонилась, пропуская их внутрь.
По крутой узкой лестнице, провонявшей кислой капустой и кошками, они поднялись на второй этаж, в общую комнату.
Тильду замутило от тошнотворной вони, от липких на ощупь стен, заляпанных чем-то жирным. Это место было ничем не лучше подземелий Дарреи и отстойной ямой смердело точно так же. Под пальцами кишели тараканы, срывались откуда-то сверху и падали чуть ли не на голову.
В душной общей комнате все уже спали – или делали вид. Кто-то резко всхрапнул, кто-то ругнулся – и все затихло. Старуха молча кивнула на тюфяк у окна и убралась восвояси, унося с собой свечу – то ли боялась пожара, то ли просто была слишком жадной.