Время созидать
Шрифт:
Она шла, не видя дороги. Непоколебимая уверенность в собственной правоте таяла, как весенний снег, мутной водой уходя в землю.
Саадар позволил ей выплакаться – некрасиво, по-девчоночьи. А потом, когда слез не осталось, и только беззвучные рыдания трясли ее, дал напиться свежей воды из фляги, полил на руки, чтобы она умылась.
– Полегчало? – спросил сухо.
Тильда закусила губу. Помолчала. И вдруг – поток слов, горячих и горьких:
– Сама не знаю, зачем… наговорила это все… Ты Арона… остановил. Не оставил меня… Я испугалась… За Арона… Никто…
Ей никогда не прощали просчетов и ошибок, малейшего проявления слабости. Но Саадар не спрашивал, хочет ли она делиться с ним горестями, он просто протянул руку, чтобы она могла о нее опереться.
– Только ты его не ругай. Ему и так прилетело. Он считай с миром попрощаться успел. И магия – такая штука… – Саадар осекся и замолчал. Неловко отвел за спину руки. Неловко улыбнулся.
– Что… Тебе – больно?
– Ничего. Сказал же – привык.
Разговор рассыпался, бусинки-слова скользили с нити и падали в жухлую осеннюю траву. Остро пахло мокрой землей.
Тильда нашла в сумке мазь и заставила Саадара показать ей обожженные ладони. Ожоги были сильные, вздувались пузыри. Но Саадар даже не поморщился, когда она осторожно, как могла, смазывала их.
– К утру будет легче.
– Спасибо.
Они шли молча. Тильда звала сына, вслушиваясь в сумрак осеннего ледяного вечера. Но слышала лишь шумное дыхание Саадара рядом. Нет, это всего лишь умопомрачение, ошибка, глупость. Они просто потянулись друг к другу – в поисках тепла, защиты и утешения. Бездомные и одинокие, уставшие брести своими путями, скитаться в потемках, искать что-то, чего не достичь – они просто нашли друг в друге того, кто не был равнодушен, кто не отвернулся, предложил помощь.
И все же… все же. Она должна думать о сыне, а думает о них обоих.
– Хорошо, что без монастыря обошлись, а? – Саадар заговорил первым. – Дойдешь до Гритта, наймешь корабль…
– Не найму. Потому что этот сукин сын забрал у меня часы. Потому что я не поплыву в неизвестность! У меня никого нет за океаном!
– У меня тоже никого. Значит, мы друг у друга одни, так? Так что нам только вместе вверх, а?
Тильда прислушалась к себе – что чувствует? Горячее пульсировало в разбитой губе, голова болела, но легче стало и дышать, и думать.
– Не боись, пара монеток на уголок под крышей у меня найдется. А там… будет день – будет пища – так моя бабка говаривала. Мудрая она была.
В темноте Тильда не видела лица Саадара, но в голосе звучала мягкая улыбка. А осенний воздух, неподвижный и пахнущий мокрым камнем и прелыми листьями, заключил в себя все несказанные слова, все улыбки и слезы, все то, что смутно и грозно вставало впереди.
– Я не силен в планах, не то что ты, госпожа. Но подумай-ка: тебе теперь все равно, куда идти? Где прятаться от «серых»? А за море они вряд ли сунутся, ты сама знаешь. Что, в других местах не нужны такие мастера, как ты? Ну не станешь сразу мастером-архитектором, подумаешь, у
– Это все равно что чертить знаки на воде, – ответила Тильда.
Она хорошо понимала правоту Саадара, но понимала и то, что Саадар говорил это все, чтобы успокоить. Нет у него никого за морем. Нет влиятельных друзей. Тильда отчаянно искала иные пути. Только вот пути обрывались в руках, как ветхие ленты, забытые на дереве граната в праздник.
– Я обязана… понимаешь, у меня сын, он должен выучиться, должен…
– Стать как ты?
Тильда замолчала. Нет. Нет!
– Спроси его сама, чего он хочет.
Только тут Тильда заметила, как за деревьями мелькнул синеватый огонек.
– Видишь?..
Но Тильда не ответила. Она сорвалась с места, побежала, спотыкаясь о корни.
– Арон! – кричала, задыхаясь, путаясь в юбке, которая цепляла каждый колючий куст.
Огонек дрогнул и погас. Темнота и тишина обступили со всех сторон, придавливая к земле. Тильда обернулась – еще и еще, пока не закружилась голова и снова не замутило. Огонек скакнул куда-то вправо.
– Арон!.. Пожалуйста! Во имя Прощающего!
Что-то зашуршало рядом, а потом обрушилось на нее. Руки обхватили талию, и под ладонями – выступающие лопатки, острые локти, щеки и вихрастый затылок. Родной… Любимый!
Душераздирающая нежность накрыла ее, и Тильда не могла разнять рук. Арон! Он дрожал.
– Не брошу. И не отдам – никому! Никто не достанет тебя. Я боюсь за тебя, знаешь?
Арон кивнул.
– А я подумал – все, ты меня там бросишь… Я разозлился!
Он всхлипнул и уткнулся Тильде в грудь.
Прости и проси прощения, подсказало ей сердце.
Они произнесли это короткое слово вместе и посмотрели друг на друга ошарашенно. Что-то царапнуло в душе и затихло, и вдруг стало спокойно, как бывает спокойно теплым летним вечером, когда выйдешь в сад, а вокруг – сиреневые сумерки, тени, цикады во всю мочь стрекочут. Пусть были обиды и разочарования, недопонимание, упреки, злые слова и тяжелые мысли, но есть время хранить в себе горечь и время отпускать ее. Время прощать и быть милосердным.
И Тильда и Арон улыбнулись друг другу.
14
– Моллюски! Свежие моллюски!
– Мидии, креветки! Мидии, креветки!
– Жареные луковые кольца!
– Кому соленой селедки? Слышь, селедка! Налетай-разбирай!
– Убери с моих глаз свою вонючую рыбину, э! Видали – тухлятину продает!
Порт Гритта кричал, ругался, торговался и вопил на десятке языков и наречий. Встречал путников сутолокой неутихающей жизни: по причалам сновали юркие грузчики, матросы, продавцы всего, что можно только представить. Разные лица в толпе: бледные адрийцы с севера и смуглые дарниты, медно-красные степняки и темнокожие жители Архипелага – все ложились в пестрый узор городских улиц.