Время своих войн-1
Шрифт:
Георгий спрыгивает на ровное, даже не приходится перекульнуться через плечо - только пробежать "по ходу". Мало кто так может - чтобы удержаться на ногах. Но в этом месте падать плохо - насыпь крутая, колотые камни, можно здорово подрать одежду.
Теперь стоит подумать - домой или обратно. Смотрит на часы...
– Пацан! Поди сюда - мне ноги отрезало!"
Голос глухой, хриплый. Георгий оборачивается, видит - в самом деле отрезало, не придуривается. Пацан лежит на рельсах - сам на одну сторону, ноги на другую. Отхватило по-разному: одну много - выше колена, вторую короче. Георгий садится
– Тебя как зовут?
– Паша.
– А меня - Георгий. Можно Гришка - некоторые так зовут, но это неправильно, это от Григория. Жорж - тоже можно - только это не по-русски, мне не нравится. Георгий - самое то. Знаешь, был такой древний воин, который последнего Кощея на Руси убил. В честь него назвали. А тебя? Спорим, что как деда! Если он в войне погиб, то как деда. Моего тоже Георгием звали!
– На что спорим?
– вяло спрашивает пацан.
– На что хочешь!
– Тогда на мои ботинки, - говорит пацан и попытался посмотреть в сторону ног.
– Больше не понадобятся.
– На хрен они нужны!
– хмыкает Георгий, не уточняя - ноги или ботинки.
– Помнишь, как Мересьев на протезах танцевал? А сейчас протезы совсем от ног не отличаются!
И принимается рассказывать про фильм, который все знают наизусть. И еще про то, что ползти Пашке никуда не надо, потому как "скорая" сейчас приедет. Одновременно понимая, что быстро не приедет, когда еще пацаны до телефона добегут, и опять же - поедет ли она по рельсам, не застрянет? Еще соображая, что с пацаном этим надо все время разговаривать - отвлекать, тетя Маша всегда так делает, когда укол надо поставить. Георгий только одно не понимает, почему пацан этот не орет от боли, он, Георгий бы, точно орал и ругался, и не знает - хорошо это или плохо.
Потом Георгий ни о чем не думает. Руки словно сами делают необходимое. Георгий "играет" в военного хирурга - дядю Валеру. Того самого, с которым дружит отец и частенько заходит к нему на "мензурку" спирта. У дяди Валеры есть книга-альбом, в которой много фотографий, рисунков и даже схем - что надо делать. Георгий часто ее разглядывает (он дежурный по мензуркам), и ему кажется, что некоторые вещи смог бы сделать сам. Не так оно и сложно. У дяди Валеры пальцы толстые, а у Георгия тонкие, ловкие. Можно было бы даже посоревноваться - кто быстрее.
– Затянуло!
– жалуется пацан.
– Само затянуло! Меня теперь батя за ноги убьет!
– Не убьет, - говорит Георгий.
– Тут главное, чтобы хер не отрезало.
И тут же думает, что хер - это больнее, чем ноги.
Пока разговаривают, подходят еще пацаны, уже постарше. Георгий к этому времени перетягивает одну ногу выше колена - примерно на ладонь от месива, хваля себя за то, что когда-то накрутил дырок в ремне по всей его длине, и теперь занимается второй - выдергивает у Пашки из штанов тонкий ремень, едва ли не бечеву. Завязывает вокруг ноги узлом, крикнув, чтобы поискали палку. Находят. Велит отломать кусок. Ставят на рельсу - прыгают, ломают. "Как ногу..." - думает Георгий. Просовывает обломышь под петлю, накручивает и боится, что тонкий ремень лопнет. Чтобы палка не раскручивалась обратно, подвязывает ее шнурком от ботинка. Шнурок кто-то дает свой, хотя можно было бы взять и с Пашкиных
Когда мать в очередной раз ушла от отца, Георгий был уже не маленький, к частым переездам привык, даже ждал их. В каждом городке свои развлечения, нужно только правильно себя поставить, чтобы не было проблем с местными. Потому Георгий придумал для себя игру - играть того, кого хотят видеть. Сейчас взялся играть военного хирурга - приятеля отца, дядю Валеру, у которого частенько бывали, особо часто, когда отец с матерью поругается. Георгий увязывался - послушать взрослые разговоры и смотреть, чтобы больше двух мензурок-колбочек отец не выпивал - это у них такой давний договор был - две колбы и баста!
Пашку он сегодня запомнил именно по тому, как пьет. Большой компанией сбросились, и все пили синий мятный ликер, Пашка легко глотал, кадык двигался и матерился сильно. На других смотрел ревниво. Георгий, показывая свою взрослость, тоже лихо запрокидывал, зажимая отверстие языком, чтобы не лилось в горло. Но не пил, только изображал. Жутко не нравилось это сладкое, липкое...
...Пашка попросил сигарету - ему тут же дали, кто-то не пожадничал из новых дорогих с фильтром - болгарских. Минуты тянулись тягостно. Георгий посмотрел на часы и удивился, что так мало времени прошло.
Потом, вдруг, все покатилось быстро и без Гришкиного участия. Скорая помощь приехала, но по шпалам не рискнула. Притрусил маленький доктор и санитары с носилками. Один, толстый, неуклюжий, запыхался так, что даже уронил свою сторону. Маленький доктор на него заругался, а с Пашкой был ласков и очень вежливый. Называл его молодым человеком. Тут же спросил:
– Кто жгуты накладывал?
Показали на Георгия.
– Все сделал правильно.
И Георгий понял, что ремень ему не вернут. Жалко - офицерский ремень, от отца, а отец больше с мамкой не живет. Хотел попросить, но постеснялся, неудобно получается: ноги, да хоть бы и одна, пусть и чужие, такой хороший ремень как-то перевешивают...
Носилки на взрослого, и когда укороченного Пашку уложили, осталось много места, с другого края сложили ноги. Георгий отчего-то расстраивался, что их попутали местами - левую и правую, по ботинкам видно.
Тут Пашка уплыл глазами, закатил их так, что стали видны белки. И тогда все побежали. А Георгий остался и подумал, что толстый санитар опять запыхается и может носилки уронить... И еще про время подумал, про то, что "время" умеет так растягиваться и так разно бежать, словно ему можно приказывать. Быстро или медленно, а еще "было" и "есть". Пашка сейчас то, что "было", а он, Георгий, то, что "есть". Все, что вокруг него - "есть", а то, что не рядом - или "было", или "будет"...
Часть пацанов тоже остается и сразу же начинает спорить - пришьют или не пришьют ноги обратно. Большинство сходится, что пришьют - потому как ноги с собой забрали, а не здесь оставили, а находятся такие, которые говорят, что нет - не успеют, да и кровь вся из ног вытекла, надо было ноги ремнями перетягивать - быть теперь Пашке безногому, как тот самый Мересьев. И смотрят на Георгия, будто он виноват, что отрезанные ноги не перетянул.
– Не пришьют, там кость, а кости не пришивают.