Время таяния снегов
Шрифт:
Михай отрицательно замотал головой.
– Может быть, я говорю всем известное,– заметил Ласло,– но первая задача: пусть сначала люди будут равноправны в материальном отношении.
– Вторая,– добавил Черуль,– внушить людям, что все они одинаковы, независимо от цвета кожи и своего географического происхождения.
– Для этого пусть они живут в одной комнате общежития, как мы,– закончил общую мысль Кайон.
Все засмеялись.
С того вечера Черуль завел по вечерам совместные чаепития. За столом Ринтын часто рассказывал о мысе Дежнева, о Беринговом проливе, о Ледовитом океане. Он увлекался, и ему казалось, что он воочию
Иногда Черуль начинал расписывать Амур как самое лучшее место на земле. Когда дело доходило до таких утверждений, все перебивали друг друга, потому что для каждого место, где он родился и вырос, было самым лучшим на земле.
Ринтыну полюбились прогулки по городу. Он пешком доходил до Главного штаба, чтобы еще раз посмотреть на арку, которой кончалась улица Герцена… Много лет назад в библиотеке Улакской семилетней школы ему попалась книга, на обложке которой была изображена эта арка. Под ней клубился пороховой дым, лучи прожекторов высвечивали Александровскую колонну, площадь, заполненную матросами-балтийцами, перепоясанными пулеметными лентами, красногвардейцев с винтовками наперевес. Внизу стояло название книги – “Штурм Зимнего”.
Такое часто бывало с ним: когда долго смотришь на картину, в воображении неподвижные фигуры оживают и слышишь даже звуки или слова разговора. Картинка на обложке книги доносила до берега Берингова пролива далекое “ура” в честь Великой Октябрьской социалистической революции. Когда стоишь на мысе Дежнева, детский глобус обретает размеры и реальность земного шара: две его половины – Азиатский материк и Америка оказываются на расстоянии человеческого взгляда.
И теперь, когда Ринтын стоял под аркой Главного штаба, далекое прошлое становилось близкой реальностью, и ему казалось, что он слышит эхо революции, каким-то чудом сохранившееся в каменных складках архитектурных украшений…
Под аркой проходили люди. Они шли обычные, будничные, с заботами, наверное, совсем несоизмеримыми с теми, с которыми отсюда к Зимнему пошли осенней ночью рабочие, матросы и солдаты Петрограда.
Потом Ринтын садился на трамвай и ехал наугад до кольца. Трамвай громыхал по мостам, мимо глухих деревянных заборов, за которыми виднелись закопченные остатки разрушенных стен… Или вдруг в ровном ряду домов открывался пустырь…
Трамвай привозил Ринтына на окраину города. Здесь кончался асфальт, а дальше шла припорошенная серым снегом земля. Кое-где торчали редкие деревья, кусты, утопали в сугробах маленькие деревянные дома.
Ринтын выходил в открытое поле и шагал прочь от трамвайной линии, вдыхая пахнущий снежной сыростью воздух. Он представлял себе, что идет по тундре или по замерзшему морю мимо торосов. Иногда впереди мерещилось разводье с исходящим от воды паром…
Город был велик. Куда бы ни поехал Ринтын, каменные громады домов тянулись на десятки километров, всюду высились заводские корпуса с красными
Длинные каменные или металлические заборы возбуждали любопытство и заставляли Ринтына подниматься на цыпочки, чтобы краем глаза увидеть заводской двор, попытаться разглядеть хоть что-нибудь за подслеповатыми, отсвечивающими радугой стеклами цехов. Слово “завод” Ринтын прочитал еще в букваре. Оно стояло под рисунком, изображающим длинный ряд станков. А тут заводы были совсем рядом, за невысокими заборами.
Скитаясь по городу, Ринтын побывал возле знаменитых промышленных гигантов Ленинграда – завода “Электросила”, Кировского, Невского машиностроительного. Он знал их раньше: читал о них в книгах или в газетах.
Он видел рабочих, которые входили в проходную хозяйской походкой, и завидовал им, потому что чувствовал: нет большей гордости, чем гордость тем, что человек своими руками умеет делать полезные для людей вещи.
Возле завода “Севкабель” на Васильевском острове какой-то парень подошел к Ринтыну и осведомился:
– Что это вы тут разглядываете?
– Извините,– смутился Ринтын,– мне просто интересно. Я никогда не бывал на настоящем заводе.
– Откуда вы? – спросил парень.
Ринтын назвал себя, сказал, что учится в университете.
– А-а,– понимающе протянул парень, и вдруг в его глазах мелькнул озорной огонек.– Комсомолец? – быстро спросил он.
– Да,– ответил Ринтын.
– Билет с собой?
Ринтын полез в карман и вытащил комсомольский билет. Парень схватил его за руку и потащил за собой в проходную.
– В комитет комсомола идем! – крикнул он женщине в черной шинели, перепоясанной толстым армейским ремнем с кобурой.
Женщина глянула на Ринтына, на комсомольский билет и пропустила.
На заводском дворе высились штабеля слитков. Свинец, цинк, олово, бронза… Парень хозяйским жестом обвел заводской двор со всеми его богатствами и сказал:
– Все это материал для провода и оболочек кабелей. Вон там у нас хранится готовая продукция,– парень показал на огромные катушки с намотанным на них черным кабелем, похожим на толстую моржовую кишку.
– Послушайте! – Ринтын остановился и взволнованно, сбивчиво стал рассказывать о том, что много лет назад он видел точно такую же катушку в родном Улаке, когда в яранги проводили электрический свет.– Я даже очень хорошо помню эти большие буквы на деревянной катушке: “Севкабель”!
– Что вы говорите! – удивился парень.– Вот это здорово! Выходит, мы с тобой давние знакомцы. Меня зовут Иван, а по фамилии Яковлев. А тебя? Анатолий Ринтын? Отлично! Знаешь что, откровенно тебе скажу, ты меня просто тронул,– сказал парень.– К нам разный народ приезжает. Иностранные делегации. Мы ведь и за границу нашу продукцию отправляем. А вот в такую даль, на Чукотку, об этом я даже и не думал…
Яковлев провел Ринтына в один из цехов. Под высокими закопченными сводами стоял грохот. Яковлев подошел к старому рабочему, видно бригадиру, и что-то прокричал ему в ухо. Должно быть, о Ринтыне. Старик искоса посмотрел на гостя и кивнул.
Из прокатного стана, извиваясь, выползали огненные змеи. Рабочие подхватывали их длинными щипцами и отправляли обратно. Змеи становились все тоньше и тоньше, пока не превращались в длинные стержни цветного металла.
– Из таких заготовок потом получаем провод! – прокричал Яковлев в ухо Ринтыну.– Ну, а теперь извини, друг, мне самому пора на работу.