Время таяния снегов
Шрифт:
– Смотри, Петя,– толкнул Ринтын товарища в бок.– Он, кажется, наверх надел нижние штаны!
– Кымчек,– сказал Андрей Иванович, когда мальчик подошел,– если всегда носить одни белые штаны, сколько их тебе понадобится!
– Но так красивее! – возразил Кымчек.– Я видел около бани человека в длинной белой рубахе, она спускалась ниже колен.
– Это доктор,– засмеялся Андрей Иванович.– Ему можно так одеваться. А ты иди в комнату и переоденься.
Вечером состоялось торжественное открытие пионерского лагеря. Вокруг площадки, посредине которой стояла высокая мачта, выстроились рядами ребята. Ринтын,
За холмом на берегу озера был сложен огромный костер. Недалеко от него была устроена площадка, на которой выступали танцоры, певцы и чтецы.
Ринтын совсем растерялся от непривычного шума. Такое же чувство испытывали и остальные его товарищи, они жались друг к другу и, переговариваясь шепотом, обсуждали праздник.
– Сколько дров зря горит! – качала головой Ёо.– Нам бы на целое лето хватило!
– На таком огне можно целого моржа сварить,– сказал Аккай.
– Или много чаю,– добавил Кымчек.
Долго не могли уснуть в тот вечер ребята. Кымчек рассказывал о своей школе, открытой только в прошлом году:
– Мне десять лет было. Я очень хотел учиться, а дед не пускал. Украдкой стал посещать школу. Учитель тогда сказал мне: “Ты, Кымчек, как настоящий пионер”.
В комнату вошел Андрей Иванович.
– Вы что не спите, ребята?
– Непривычно на подставке,– ответил Кымчек.– Боимся свалиться.
– Подъем! – громкий крик разбудил Ринтына. По всему дому раздавался вой трубы и грохот барабана.
– Быстро, быстро одевайтесь! – кричал Андрей Иванович.
Испуганный Ринтын начал торопливо натягивать штаны. “Что-нибудь случилось! – лихорадочно думал он.– Может быть, дом загорелся?” Но дыма не было.
Кое-как одетых ребят вывели на улицу и выстроили на той же площадке, где накануне поднимали флаг. Ринтын ежился от утреннего холода и с беспокойством ожидал, что дальше будет.
Перед строем встали обнаженный по пояс Андрей Иванович и баянист. Под музыку Андрей Иванович показывал упражнения, а ребята повторяли. Вся утренняя суматоха, оказывается, была затеяна для этого.
Потянулись дни, похожие один на другой: подъем в восемь часов, зарядка, завтрак, линейка и какой-нибудь поход, когда с боков колонны шли пионервожатые, не дававшие разбегаться ребятам. Кымчек называл пионервожатых “пастухами”. Стоило кому-нибудь выйти из колонны, как вожатые бросались к нарушителю и загоняли его обратно в ряд, словно отбившегося от стада оленя.
Чаще всех выходил из рядов Кымчек. Он то и дело нагибался за каким-нибудь цветком, съедобным корнем или ягодой. Его узенькие черные глазки обшаривали каждую кочку, каждый кустик. Он показывал Ринтыну разные травы, на первый взгляд очень схожие, называл их. Он хорошо знал, что едят олени, какие грибы ядовитые и какие съедобные. В тундре он чувствовал себя как дома и, словно радушный и гостеприимный хозяин, готов был часами рассказывать о ней.
– Вот этот гриб называется вапак,– говорил он, показывая ребятам красивый гриб с пятнистой шляпкой.– Он волшебный. Но если его съесть много, можно умереть. Если хочешь побывать у верхних людей и вернуться обратно невредимым, попробуй вапака. Для этого надо высушить
– А ты пробовал? – спросил Петя.
– Нет, не пробовал,– ответил Кымчек.– Но когда вырасту, обязательно попробую и побываю у верхних людей. Мой брат умер в прошлом году, хочу его навестить.
Кымчек помолчал и добавил:
– Те, кто возвращается из путешествия к верхним людям, рассказывают о тамошней жизни. Но рассказывают всякий на свой лад. Лишь одно все враз утверждают, что там мало воды. Как очнутся, так по целому чайнику воды выпивают и еще просят.
Андрей Иванович учил пионеров ориентироваться на местности при помощи компаса и по приметам. Кымчек скептически относился к походам.
– Какая польза так ходить, ничего не делая? Только обувь снашиваем,– говорил он, умеющий определять направление без компаса.
– Это называется поход,– поправлял его Петя.– Во время похода надо соблюдать дисциплину.
Самыми радостными были дни, когда по Кытрынской железной дороге из пионерского лагеря в клуб везли на вагонетке скамейки. Это означало, что будет показан кинофильм “Чапаев” или “Кастусь Калиновский”. Ошибки не могло быть: других кинокартин в Кытрыне не было. Ринтын был наслышан о чудесных движущихся картинах и не особенно поразился, когда увидел их. Его удивило другое: посмотрев картину, ребята тотчас же начинали “сражаться”, ожесточенно оспаривая друг у друга честь быть Чапаевым, Кастусем Калиновским или, на худой конец, Анкой-пулеметчицей. У них, в Улаке, ребята куда меньше дрались.
Обычно перед сном в комнату малышей заходил Андрей Иванович. Он присаживался к кому-нибудь на кровать и рассказывал о далекой русской земле, о своих родных псковских местах. Андрей Иванович говорил тихо, голос у него звучал совсем не так, как на линейке у мачты с флагом, и каждое его слово будто несло аромат полей, цветущих лугов. В комнату входил ласковый летний вечер, и в ушах маленьких чукчей звучала неведомая, сказочно-мелодичная утренняя песня петуха. Ринтыну трудно было представить себе во всей полноте картину далекого русского селения, и тогда на память ему приходило родное стойбище: кровь убитого моржа на прибрежной гальке, запах вечернего костра, обмелевшая лагуна с желтой высыхающей пеной по берегам…
Кымчека больше всего заинтересовала птица петух.
– Она совсем не улетает на зиму? – спрашивал он Андрея Ивановича.
– Нет, она и зимой живет с людьми, как собака.
– Как ворона,– уточнил Кымчек.
Но когда он узнал, что поющая птица петух не умеет летать, с разочарованием сказал:
– Ну какая же это птица!
Днем Ринтын уходил на берег и подолгу глядел на широкий морской горизонт: где-то там, у стыка неба и воды, находился родной Улак. Ему опротивел дым каменного угля, и даже вагонетка, бегающая по рельсам, не вызывала у него прежнего интереса. Как-то Петя показал ему лаз на чердак, откуда через окно можно было попасть на крышу. Здесь, за большой кирпичной трубой, Ринтын проводил “мертвый час”, наблюдая сверху жизнь деревянного поселка. Возле больницы расхаживали люди в белых халатах ниже колен; из пекарни на вагонетке везли в магазин свежий хлеб. Пробежала, истошно взвизгивая, собака: голова ее застряла в большой жестяной банке из-под сгущенного молока…