Время тьмы (Дарват 1)

Хэмбли Барбара

Внезапно на него навалилась слабость, как будто силы разом покинули его тело. Он споткнулся и схватился за стену, пытаясь удержаться. Ингольд двигался к слоенному порогу, где три фигуры отделились от линии стражи и встали, обрамленные обломками дерева и железа. Под грязью и потом битвы Руди узнал Алвира, Януса и аббатису Джованнин.

Без единого слова Янус шагнул вперед, опустился на колено перед колдуном и поцеловал его морщинистую руку. При этом знаке преданности канцлер и аббатиса за спиной стражника обменялись загадочными неодобрительными взглядами. В пустом коридоре эхом отозвались слова начальника стражи.

– Мы думали, ты ушел.

Ингольд коснулся его склоненной рыжей головы, потом поднял его, глядя на Алвира.

–

Я поклялся, что доставлю Тира в безопасное место, - спокойно сказал он.
– Так я и сделал. Я никуда не уходил. Я был просто заключен в тюрьму.

– Заключен в тюрьму?
– Густые брови Януса сошлись над красноватыми звериными глазами.
– По чьему приказу?

– Приказ об аресте не был подписан, - тихо сказал колдун.
– Просто заверен королевской печатью. Это мог сделать тот, кто имеет к ней доступ.
– Свет оплывшего факела у него в руках играл во впадинах усталых глаз. Камера была запечатана Руной Уз.

– Использование таких вещей незаконно, - заметила Джованнин, скрестив тонкие руки на животе, ее черные ящероподобные глаза были бесстрастны. Как это чудовищно глупо - отдать приказ в такое время.

Алвир покачал головой:

– Я заявляю, что не скреплял печатью такой приказ, - сказал он недоуменно.
– Что же до Руны - говорили, что она есть где-то в сокровищницах Дворца в Гее, но я все время думал, что это просто легенда. Я только благодарен, что тебе, кажется, удалось вырваться вовремя, чтобы прийти нам на помощь. Твой арест, очевидно, был чьей-то роковой ошибкой.

Колдун перевел взгляд с лица канцлера на аббатису и сказал с легкой усмешкой:

– Очевидно.

Утром Руди вернулся к их камере без двери, теперь пустой и открытой, с тем, чтобы взять темную печать и бросить ее в колодец. Но кто-то другой явно побывал там до него, потому что от печати не осталось и следа.

8

– Как вы думаете, она скоро поправится?

– Если рука не загноится.

Голоса отчетливо дошли до Джил, как что-то услышанное во сне. Как во сне, она могла определить, чьи они, но не смогла бы внятно объяснить, как ей это удалось. Она словно лежала на дне колодца, могла смотреть вверх и видеть вдалеке высокую фигуру Алвира, закрывавшую солнце, как облако; рядом с ним был Ледяной Сокол, легкий и холодный, как ветер. Но вода в колодце, где она лежала, была переполнена болью, кристально-чистой, пульсирующей, гложущей болью.

Мелодичный голос Алвира продолжал:

– Если рана загноится, она потеряет руку.

И Ледяной Сокол спросил:

– Где Ингольд?

– Кто знает? Ему свойственно время от времени исчезать.

"Будь он проклят, - в отчаянии подумала Джил, - будь он проклят, будь он проклят, будь он проклят..."

Алвир отошел, и полоса солнечного света упала ей на глаза, как удар ножа. Она конвульсивно отвернула голову в сторону, и движение вызвало бурлящую боль, охватившую кисть левой руки. Джил заплакала от боли.

В бредовых снах она видела его. Из темноты, где она стояла, Джил могла заглянуть в свою освещенную кухню в квартире на Кларк Стрит - вечный беспорядок старых чашек из-под кофе и бумаг на столе, и полузаконченное исследование, разбросанное по комнате, как опавшие осенние листья. Казалось, надо было сделать шаг, чтобы добраться до этого, словно несколько шагов отделяли ее от дома, от университета, от тихой жизни, учебы, друзей и безопасности собственного мира.

Она смутно слышала телефонный звонок и знала, что звонит одна из подруг и что они звонят уже два дня. Они должны быть встревожены, скоро начнут ее искать. Мысль об их волнениях и страхах за нее мучила Джил почти так же, как и раненая рука, и она попыталась пойти на кухню и снять трубку телефона, но увидела, что Ингольд стоит у нее на дороге. Накрытый капюшоном, с мечом, пылающим, как фосфор, он поднимался перед ней - темная фигура, развевавшаяся и колеблющаяся на ветру. Как бы Джил ни металась и изворачивалась, он все время был у нее

на дороге, всегда препятствуя ей.

Она начала кричать в беспомощной ярости:

– Дай мне пройти! Дай мне пройти!

Потом его подхватил ветер, завертев коричневую мантию в черное облако тени, а на его месте по вихрящемуся ветру плыл Дарк. Джил хотела бежать, и это было сверх ее сил; она пыталась отбиваться мечом, который внезапно оказался у нее в руке, но когда нанесла удар, его огромный слюнявый рот схватил ее, оставив след кислоты на ее руке, который жег плоть так, что она закричала от боли.

Потом Джил увидела свою руку - кость и клочья мяса. И другую руку, трогавшую это, укладывая рваные обрывки мышц. В полусне ей вспомнился человек, размешивающий цветную глину. Это была рука Ингольда, с зарубками, метками старых шрамов и с мозолями от меча - да, это был он, усталый и молчаливый, с черными кругами вокруг голубых прозрачных глаз. Она ударила его здоровой рукой, слабо всхлипывая, ругаясь, потому что он не позволяет ей вернуться, потому что он поймал ее здесь в ловушку, проклиная его и сопротивляясь его сильным, уверенным прикосновениям. Потом угасло и это видение, и ее поглотила полная темнота.

Со ступеней Городского Зала Руди смотрел, как те, которые остались от властей Королевства, приходили на Совет. Это была первая половина дня, темные облака делали серым дневной свет. Он поел, поспал, потом помог страже и тем из переживших ужас последней ночи, кто был все еще способен на целенаправленные действия, в страшной работе - очищать от обескровленных трупов и голых костей кровавую грязь площади. Теперь он замерз, устал и чувствовал себя совершенно больным.

Даже после того, как убрали самое страшное - безнадежные скрюченные остатки, которые когда-то были живыми людьми, - площадь все равно имела вид полного опустошения. В грязи были разбросаны и растоптаны жалкие следы бегства - одежда, посуда, книги, рваные, перепачканные грязью вещи, спасенные из Гея, чьи хозяева больше уже никогда не воспользуются ими. Убирая трупы, Руди нашел целое состояние из драгоценных камней, перемешанных со взбитой грязью на площади.

Карст стал городом смерти. Люди слепо бродили по его улицам, спотыкаясь от усталости, шока или горя. Во всем городе стояли скорбь и плач, как вчера - запах дыма и зловоние. Дома, которые еще совсем недавно были так переполнены, теперь оказались полупустыми. Люди бродили бесцельно по улицам, смотрели друг на друга, но никто не осмеливался спросить: ЧТО ЖЕ ДАЛЬШЕ?

"Хороший вопрос", - горько думал Руди.

Что же дальше, когда Дарки заполонили все вокруг, когда он - узник чужого мира, прячущийся и изворачивающийся, но лишь до тех пор, пока что-нибудь - Тьма, холод, чума или что-то еще - не настигнет его прежде, чем он сможет вернуться в безопасность своего мира. И кто знает, сколь долго это будет продолжаться? Может, даже Ингольд не знает. В любом случае, что будет, если кто-нибудь опять захочет бросить в тюрьму Ингольда и на этот раз никто не придет ему на _п_о_м_о_щ_ь_? Или что будет, если кто-нибудь бросит в тюрьму его самого? Это не исключено - он был чужаком, незнакомым с обычаями, не знающим законов, что могло довести его до одной из тех замурованных дверей, мимо которых он шел прошлой ночью. Черт, он даже не знал языка, если уж о том зашла речь.

Руди вполне отдавал себе отчет, что не сказал ни слова по-английски с тех пор, как очутился здесь. Как он понимал, не говоря уж о том, как изъяснялся на Вос, общем языке Королевства, он даже не пытался выяснить. Но Ингольд что-то говорил насчет того, как это бывает, там, в Калифорнии, когда он еще принимал старика за безобидного дурачка.

Руди увидел Ингольда и Алвира, лишний раз подивившись странности их тандема. Канцлер шагал, кутаясь в складки своего обгорелого темно-красного плаща, рубины сверкали, как кровь, на оленьей коже его перчаток; Ингольд шел рядом, опираясь на посох, как усталый старик. Бог знает каким путем, но колдун вернул меч и посох.