Время умирать. Рязань, год 1237
Шрифт:
Русские уже не пытались напирать на врага, наоборот, стали потихоньку пятиться. Вскоре можно было ждать от татар добивающего копейного удара. Нужно уходить, спасать княжича, он уйдет с поля боя только вместе со всеми, да и время они все же выиграли. Можно уходить. Нужно…
Ратислав поднялся на стременах, собираясь дать приказ на отход, и тут заметил, что Андрей вскрикнул и покачнулся в седле. К нему тут же, спрыгнув с седла и прихрамывая на раненую ногу, кинулся Воеслав – поддержать. Погнал к Андрею Буяна и Ратьша.
– Что с княжичем? – крикнул он Воеславу.
– Стрела в грудь, – сцепив зубы, ответил меченоша.
–
– Я сам, – выпрямился поникший, державшийся за древко стрелы, пробившей нагрудник и вошедшей ему в правую сторону груди, Андрей.
Лицо княжича смертельно побледнело, нижняя губа закушена, но голос, как и прежде, упрямый.
– Езжайте! – махнув рукой назад, зло выдохнул Ратислав.
Теперь нужно было держаться еще какое-то время, чтобы Воеслав и княжич успели доехать до просеки и уйти по ней к лесу. Быстро ехать Андрей не сможет. Два всадника скрылись в белесой дымке где-то позади. А татарские стрелы продолжали лететь. Ратислав уже перестал считать, сколько из них угодили в него и в Буяна. К счастью, расстояние до татар оказалось достаточно большим, и доспех пока стрелы держал.
Татары напирали. Приходилось пятиться быстрее. Когда рязанцев осталось чуть больше десятка, враги начали сбиваться в кучу. Понятно, сейчас ударят в копья.
– Уходим! – крикнул Ратислав, вздернул Буяна на дыбы, развернул его на задних ногах и погнал вспять, перекидывая на ходу щит за спину.
Сразу за ним скакал Первуша, правее – Гунчак. Уцелел степной разбойник. Ну да лучный бой для него привычен, знает все приемы. Чуть поотстав от их тройки, по прибрежной полосе неслись его оставшиеся в живых воины, то и дело поворачивающиеся назад, чтобы послать в преследователей очередную стрелу. Вроде бы среди них и Дарко. Жив парень! Молодец! Но вот княжич…
Сердце Ратьши сжалось. И этого не уберег! Да что же это за проклятье висит над ним! Дорогие ему люди, надеющиеся на его защиту, гибнут. Андрей, конечно, не больно-то на эту защиту надеялся, лез на рожон. Да и не умер еще! Жив! Может, не так и страшна рана, сам же поехал, не упал.
Вот и просека в кустарнике. Добрались. Княжича с меченошей не видно – должно, прошли уже через нее. Вот только… Только не получится быстро проехать через просеку, частокол острых пеньков не даст. Идти коням придется шагом, выбирая место, куда поставить копыто. Татары догонят, побьют стелами почти в упор. Им для того и заезжать на просеку не надо будет.
Все это сообразил и Дарко.
– Уходи, боярин! – крикнул он, разворачивая коня навстречу преследователям. – Уходи! Мы их подержим чуток!
Вместе со своим сотником повернули коней и оставшиеся в живых воины. Ратислав не колебался, погнал Буяна в просеку, понимал: не сделай он этого, жертва Дарко будет напрасной. Буян пробирался через заросли. Следом осторожно ступали кони Первуши и Гунчака. А в горле у Ратислава разбухал колючий ком, который невозможно было проглотить.
Они догнали рязанских беглецов уже в лесу, верстах в трех от берега. Татары преследовать не стали. Почему? Кто знает… Побоялись лесной дебри, которую степняки всегда недолюбливали? Может быть… Да и чего им гнаться за жалкой кучкой беглецов, с которых и взять-то нечего, когда совсем рядом уже почти взятый на копье богатейший город, где можно набрать добычи, потешиться с захваченными русскими красавицами, порадовать душу убийством.
Проводники
– Резать надо, – пробурчала старуха, осмотрев раненого. – По-другому наконечник не вытащить.
Вытаскивали стрелу вечером: медлить было нельзя. Княжича держали четверо здоровенных мужиков. Ведунья дала ему испить какого-то настоя для облегчения боли, но, когда она, сделав надрез на коже, начала ковыряться в лопаточной кости, Андрей страшно закричал и попытался вырваться из цепких рук. Не дали.
Старуха обнажила наконечник, срезала его с древка, после чего вытащила стрелу из груди. К этому времени раненый потерял сознание. Из ран на груди и спине обильно текла кровь. Ведунья посыпала их порошком из каких-то истолченных кореньев, зажала чистым полотном и стала что-то шептать. Вскоре кровь унялась. Старуха наложила повязку, выпрямилась, сказала:
– Плохая рана. Вряд ли выживет парень.
Ратислав с трудом сдержался, чтобы не ударить ее. Он завел руки за спину, до боли сцепил пальцы, сказал почти спокойно:
– Будешь дневать и ночевать с княжичем. Его смерть будет твоей смертью.
Ведунья глянула на него неожиданно молодыми глазами, усмехнулась краем рта. Ответила:
– Моя смерть не в твоей власти, боярин. Так же, как и жизнь этого мальчишки не в моей власти, – она кивнула на лежащего в беспамятстве Андрея. – На все воля богов.
– И все же… – с угрозой повторил Ратьша.
Старуха пожала плечами: мол, сделаю, что могу.
Смерть все же оказалась сильнее жизни. Или и впрямь проклятие довлело над Ратиславом… Княжич умер ровно через седмицу. От горячки. Почти все это время Ратьша провел у его ложа, помогая ведунье ухаживать за раненым.
Когда Андрей испустил последний вздох, осунувшийся, бледный Ратислав вышел из землянки, подхватил пригоршню снега, растер лицо, приходя в себя. Огляделся. Вокруг землянки собралась толпа народа. Люди с надеждой смотрели на боярина. Тот покачал головой, махнул рукой и побрел в сторону близких деревьев. Его догнал Первуша. Заботливо накинул на плечи боярина полушубок. Тот остановился, посмотрел на своего меченошу невидящим взглядом, прошептал:
– Почему?
Потом уже громче:
– Почему так, Первуша?
И уже закричал, подняв лицо к небу:
– Почему?!
Эпилог
Всю ту седмицу, которую Ратислав провел у смертного ложа княжича Андрея, в лесной схрон, в котором спасались беглецы, не приходило никаких вестей из внешнего мира. Прозор, взявший на себя начало над воинами, пока воевода занимался княжичем, запретил кому-либо покидать тайное место, чтобы не навести на него татар. Через неделю до убежища добрались двое беженцев, чудом спасшихся из погибшей Рязани. Они и рассказали, чем закончилась осада.