Время возмездия
Шрифт:
Миклашевский, сидевший рядом, присматривался к именитому немцу. Рослый, плотно сбитый, как и положено тяжеловесу, он выглядел довольно спортивно, хотя давно не выступал на ринге. Судя по внешнему облику, можно было догадаться, что Шмеллинг продолжает сохранять свою спортивную форму. Держался за столом он просто, без высокомерия. А лицо Шмеллинга, полное, круглое, с чуть курносым носом, улыбчивыми глазами, показалось Миклашевскому чисто славянским, чем-то издали напоминавшим облик русского знаменитого боксера-тяжеловеса Николая Королева, который, как слышал Игорь еще в Москве, сражается в партизанском отряде. «Такие похожие и такие разные, – подумал о них Миклашевский. – Интересно
Напротив Миклашевского сидели какие-то важные немцы, и среди них выделялся один, белокурый и загорелый, одетый в форму офицера экспедиционных войск армии Роммеля. Этот офицер, внешне ничем не примечательный, как мысленно заметил Миклашевский, «типичный средний немец», бесцеремонно и пристально разглядывал русского боксера, буквально буравя его своими небольшими, глубоко посаженными глазами. Игорь не удержался и тихо спросил Бунцоля, показывая на незнакомца:
– Кто этот человек?
– Ты разве не знаешь? – ответил Карл и, вытерев салфеткой рот, восхищенно произнес: – Чемпион рейха в среднем весе! Хельмут Грубер! Он отличился не только на ринге, но и в знойной Сахаре, в боях против строптивых англичан, за что и награжден Железным крестом… – И поднял кружку с пивом, предлагая и Хельмуту осушить ее: – За твои успехи, Африканская Лиса, за победы на ринге и на фронте!
Грубер в ответ улыбнулся тонкими губами, охотно поднял кружку, но пить не стал. Как заметил Миклашевский, он вообще не притронулся к спиртному. «Трезвенник, что ли? – подумал Игорь. – Редкий экземпляр среди немецких офицеров». И он больше не обращал внимания на Грубера, все время чувствуя на себе его цепкий, буравящий взгляд. А к этому немцу Миклашевскому стоило бы присмотреться. Их пути скоро скрестятся, вернее, уже скрестились…
Все внимание Игоря было сосредоточено на Шмеллинге и его окружении: завязанные здесь знакомства могут пригодиться.
– Никогда не видел русских боксеров, – доверительно говорил захмелевший Макс Шмеллинг, положив руку на плечо Миклашевскому. – А вы мне очень понравились!
– Он не совсем русский, в его жилах течет и немецкая кровь, – вставил слово Карл Бунцоль. – Если бы не война, он мог бы драться за титул чемпиона Европы.
– Не сомневаюсь, что вас там ждал бы успех, – Макс Шмеллинг не снимал с плеча Миклашевского своей руки и говорил, казалось, ему одному, хотя их слышали все сидящие за столом. – У вас отличные природные данные, это, как говорят, от Бога, да плюс хорошая школа… Я видел ваш бой и откровенно восхищен вашей манерой боксировать, особенно великолепной защитой. Такое тонкое и острое чувство дистанции и реакцию не выработаешь тренировками, это от природы… Желаю вам успеха!
Потом он рассказал о себе, что прибыл из Берлина, где его принимал сам фюрер. За столом сразу сделалось тихо, все внимательно слушали Шмеллинга. Он рассказал, что был ранен еще на Крите, во время воздушного десанта, что старая рана недавно дала о себе знать и фюрер, просмотрев медицинские документы, отечески позаботился о нем, помог демобилизоваться и разрешил заняться длительным лечением. Миклашевский слушал с неподдельным вниманием, мысленно улыбаясь, понимая беспокойство кумира немецкого бокса: война движется к бесславному концу и каждый из заправил хочет своевременно выйти из игры. И это в то
Поставив на стол кружку с недопитым пивом, Макс Шмеллинг обратился к Миклашевскому и Бунцолю:
– Я понимаю, конечно, у русского могут быть всякие трудности… Скажи, Карл, что я могу для него сделать?
Миклашевский не ожидал таких слов. Где-то в душе он лишь надеялся на установление знакомства, чтобы потом использовать его. А тут Шмеллинг сам предлагает свои услуги. На какое-то мгновение Игорь растерялся. Он не готов был к такому вопросу и даже не знал, что попросить. Конечно, Миклашевский знал, чего он хочет: побольше свободы действий, поменьше обязанностей. Как об этом сказать? Да и сможет ли Шмеллинг выполнить его просьбу? И вслух произнес:
– Мне хочется того же, что и многим вашим поклонникам, которые восхищены талантом великого боксера. Подарите ваш автограф.
– И это все? – изумился Шмеллинг.
– Разве этого мало для настоящего боксера? – в свою очередь удивился Миклашевский. – Только у меня нет даже листка бумаги…
– Давайте ваши документы.
– Вы распишетесь на них? Это можно? – спросил Игорь, доставая свое удостоверение.
– Мой автограф знают все и при любой проверке вам будут лишь завидовать, – с уверенностью произнес Шмеллинг и, вынув авторучку с золотым пером, широко расписался поперек документа. – Вот вам гарантия от всех нападок!
Потом порылся у себя во внутреннем кармане, достал две открытки. На одной фотопортрет Макса Шмеллинга, на другой он снят со знаменитой немецкой кинозвездой белокурой Але Ондре. Поставив широкие разборчивые автографы на обеих открытках, он вручил их Миклашевскому.
– А это от меня на память, – улыбнувшись, добавил: – Это пропуск на свободу в Германии.
Многие, сидевшие за столом, завидуя русскому, спешно вынимали свои удостоверения и протягивали их боксерскому кумиру:
– Битте! Пожалуйста! Битте!..
Карл Бунцоль, взяв новую полную кружку с белой шапкой пены, подал ее Миклашевскому, повторив заплетающимся языком:
– Ты есть сегодня самый счастливый человек!..
Утром, когда Миклашевский складывал вещи в чемодан, в номер вошел тренер. Карл Бунцоль уходил оформлять проездные документы и отоваривать продуктовые талоны, полученные на себя и боксера.
Не снимая шинели, Бунцоль уселся на стул, хмуро посмотрел на Миклашевского, словно увидел его впервые. У того шевельнулось недоброе предчувствие. Он знал тренера и умел читать по его лицу невысказанные мысли. Что-то произошло, явно не очень приятное для Миклашевского. Но что именно? Игорь не стал спрашивать. Он знал, что Бунцоль сам все выложит, и продолжал укладывать вещи в чемодан.
– Мы никуда не едем, – произнес холодно Бунцоль. – Достать и надеть спортивную форму.
– Едем тренироваться? – выразил удивление Игорь, догадываясь с облегчением, что неприятности ждут его лишь по спортивной линии.
– Нет, на взвешивание.
– На взвешивание?
– Ты что, забыл правило?
– Не понимаю, для чего? Турнир окончен и…
– Турнир не окончен, – выпалил Бунцоль.
– Как не окончен? – откровенно засмеялся Миклашевский. – Насколько мне известно, и если верить этим газетам, – он показал на пачку свежих газет, лежавших на столе, за которыми утром бегал сам Бунцоль, – вчера состоялся последний финальный поединок, и победитель турнира…