Время Вьюги. Трилогия
Шрифт:
— Какую? — лениво и без любопытства уточнил Наклз.
— Держись, Рыжик, — Дэмонра потормошила мага за плечо. — Держись. Надо держаться.
Повисла долгая пауза. Дэмонра слышала быстрый стук собственного сердца, и ровное дыхание Наклза, и взрывы женского смеха за стеной. Мир медленно и плавно рушился.
— А я не хочу, — наконец, последовал ответ.
— А давай уедем из Каллад? Помнишь, ты как-то говорил мне, что хотел бы жить у моря? Поедем в Виарэ… Ты уедешь сейчас, а я догоню тебя осенью.
— Исключено. Тебя казнят летом, — спокойно, как о чем-то само собою разумеющемся
Дэмонра все никак не могла взять в толк, почему уже второй человек пророчит ей скорую смерть.
— Если я поеду сейчас же…. Ты меня догонишь?
— Возможно.
— Дай слово.
— Дэмонра, мы не в бульварном романе. Я могу пообещать хоть из мертвых восстать ради тебя, это ничего не меняет. Я не знаю, где я буду осенью. Я только знаю, что ты будешь в земле, если сейчас же не встанешь и не уйдешь.
— Но ты постараешься меня найти? Это ты пообещать можешь?
— Могу.
Дэмонра быстро встала, наклонилась и коснулась губами холодного как лед лба.
— Хорошо. Я слышала и запомнила. Пока не зазвонят колокола, я буду тебя ждать.
«А когда они зазвонят, я сама тебя найду», — безо всякой надежды подумала нордэна, переступая порог.
Подходя к дому Рейнгольда, Дэмонра почти не удивилась, когда заметила около десятка фигур, идущих к ней с обоих концов улицы. Вероятнее всего, проулки тоже оказались бы оцеплены. Нордэна остановилась под фонарем, в пяти шагах от нужного дома, и стала спокойно ждать, пока к ней подойдут. После встречи с Наклзом ей уже не хотелось ни бежать, ни отстреливаться, ни объясняться. Она смотрела в окна Рейнгольда, но там было темно и пусто. Она бросила Зиглинда. Зиглинд обещал умереть и умер. Все честно.
— Вы арестованы, сдайте оружие, — ровно сказал жандарм.
Дэмонра спокойно отдала пистолет. Блеснул металл наручников.
— Это обязательно? Я не собираюсь убегать.
— Обязательно.
Жандармы обступили ее, как тени мертвых на старинных полотнах обступали живых. Одинаковая форма, одинаковые лица, одинаковое отсутствие всякого выражения на них.
— Я могу узнать, за что меня арестовывают?
— Нет.
— Я могу попрощаться с мужем?
— Нет.
— Я могу собрать вещи?
— Они вам не понадобятся.
Наручники защелкнулись. Порезанная рука заныла, но терпеть было можно. Дэмонра бросила последний взгляд в окно Рейнгольда. Все так же черно и пусто, ни огонька лампы, ни движения.
— Я могу узнать, куда меня ведут?
— Игрэнд Дэв.
«Ледяная тюрьма. Место заключения военных преступников».
Дэмонре следовало ощутить обиду или страх, но ничего такого не произошло. Все обиды и страхи она оставила в гостинице. Игрэнд Дэв была не самой плохой тюрьмой. В отличие от Эгрэ Вейд, там не было одиночных камер, вмурованных в камень скалы, и семи ярусов катакомб под ней. В Игрэнд Дэв никто не сидел по пять, десять, тридцать лет. В худшем случае — три месяца следствия. Потом одни выходили из нее на солнечные столичные улицы, под синее калладское небо, оправданные и свободные, а другие — на кривую тропинку, ведущую к Волчьему полю. Последние никогда
Свет в допросной горел так ярко, что на него не получалось смотреть без слез. Лица следователя нордэна не видела — только черное пятно среди холодного белого сияния двух колючих звезд. Ровный мужской голос в одной и той же тональности повторял одни и те же вопросы. «Когда вы решились пойти на сделку с рэдским подпольем? Как давно вы знаете Кассиана Крэссэ? Сколько он заплатил вам за предательство?»
Бесконечный круг бессмысленных слов никак не мог разомкнуться. «Я не заключала сделок с рэдским подпольем. Я не знаю Кассиана Крэссэ. Мне никто не платил», — механически повторяла нордэна, с каждым разом все меньше понимая, зачем вообще нарушает слепящую белую тишину.
— Вам знакома эта вещь?
Из потока света выплыла лента Агнешки. Дэмонра с минуту бездумно созерцала осколок прошлой жизни на железном столе, потом медленно кинула:
— Знакома.
— Вам дали ее в Рэде?
— В Рэде.
— Кассиан Крэссэ?
— Я не знаю никакого Кассиана Крэссэ. Мне дала ее Агнешка.
— Какая Агнешка?
— Не помню фамилии. Девочка-хористка.
— Вы считаете, сложнейшим синтетическим ядом ее тоже вымазала девочка-хористка? — тем же ровным тоном уточнил следователь.
— Я считаю, все это бред.
— Так вы признаете свое участие в заговоре рэдского подполья?
— Не признаю.
— Как вы расцениваете политику кесаря в Рэде?
Дэмонре очень хотелось куда-нибудь исчезнуть из-под слепящего белого света. В затылке у нее скапливалась свинцовая тяжесть. Она не спала всю ночь, а теперь еще этот свет…
— Я могу ее как угодно расценивать. Я подчиняюсь приказам.
— Вы считаете борьбу рэдских инсургентов справедливой?
— Они патриоты своей страны. Мы — своей. Неудивительно, что мы убиваем друг друга.
— Это не ответ. Вы считаете их борьбу справедливой?
— Я в них стреляю, вашу мать! Какая вам разница, что я при этом считаю?! Я не понимаю, при чем здесь Агнешка и ее лента. Я не понимаю, о каком заговоре идет речь. Я не понимаю, за что меня арестовали. Я, бесы дери, ничего вообще не понимаю…
— А то, что Его Величество кесарь умирает, вы понимаете?
— Нет, — Дэмонра все-таки уронила лицо, чтобы хоть как-то спрятать глаза от белого сияния. — Не понимаю.
— Тогда я вам объясню. Вы — при поддержке Кассиана Крэссэ и рэдского подполья — отравили кесаря, воспользовавшись конфиденциальной информацией, полученной от любовника, страдающего тем же недугом, что и Его Величество.
— Хрень собачья, — устало ответила Дэмонра, догадывающаяся, что именно за эту собачью хрень ее по какому-то капризу природы и расстреляют.
— Ваши связи с повстанцами не вызывают сомнений…
— Мне следовало спросить у Крэссэ о его политических убеждениях, прежде чем уединиться с ним на сеновале пятнадцать лет назад?! Если у меня и были какие-то связи с рэдским подпольем, так исключительно полового характера и очень давно. Их я не отрицаю, хуже того, я о них даже не сожалею и иногда с ностальгией вспоминаю. Но никаких других, скажем так, точек соприкосновения с повстанцами у меня нет.