Время Вьюги. Трилогия

Кулак Петрович И Ада

Мрак как будто глушил звуки. Или мелодии мешало что-то еще. Анна, наконец, отчетливо различила нарастающий шум за окном. Даже не шум, а гул, какой издавала раковина, привезенной матерью из Виарэ, если сильно прижать ее к уху.

Словно бушующее море подступало к самым стенам.

Анна бросилась к окну и стала раздвигать шторы, чтобы впустить в комнату хоть какой-то свет. Шторы не поддавались, как она ни билась. Ни на миллиметр. Только глухой гул становился громче и ближе.

«Здесь где-то должны быть свечи», — в смятении подумала Анна. «Кассиата» звучала все слабее, уступая

пространство шуму из-за окна. Девушка подхватила ближайший канделябр, но свечей в нем не оказалось. Однако на кухне они просто обязаны были найтись.

С опаской поглядев на окно, Анна ощупью пошла на кухню, стараясь не задевать углы и мебель. В кухне оказалось чуть светлее, чем в коридоре. Сквозь закрытые ставни пробивался белесый свет, слишком яркий для луны. Какое-то марево. Времени ломать голову над этой загадкой у Анны не было. Она выдвинула один из ящиков буфета, нашарила свечи и спички. В кухню медленно вошла мать.

«Ах да, он же весь дом перебудил, конечно, и ее тоже». Анна лихорадочно вытряхивала спички из коробка. Наконец, сумела достать одну. Пальцы у нее дрожали.

«Ну вот, сейчас начнет кричать, что он явился ночью, чего доброго, выставить захочет. И что там с окном? Не могла же рама защемить шторы?»

Спичка загорелась с легким треском. Девушка долго пыталась подпалить фитиль. Когда свеча все же вспыхнула белесым пламенем, Анна с удивлением поняла, что от этого свет вокруг как будто стал еще тусклее. Анна механически зажгла вторую свечу. Третью. В кухне сделалось темно как в погребе. Девушка скорее ощутила движение воздуха, чем увидела, как мимо нее в направлении коридора идет мать.

— Мама, не надо его выгонять. Там…

Та шла мимо, не оборачиваясь.

— Мама, пожалуйста!

Анна швырнула на пол проклятые свечи и догнала мать. Та равнодушно шла по коридору в сторону парадного входа, поддерживая юбку левой рукой. Правая висела вдоль тела как-то неестественно. Девушка, вовсе не желавшая, чтобы Эрвина выгнали вон из дома в такую страшную ночь, встала у нее на пути. И едва не закричала: глаза женщины были закрыты. Мать невозмутимо обогнула препятствие, обдав дочь легким запахом мыла и капусты, и пошла дальше, к дверям. Анна, путаясь в ночной рубашке, бросилась в гостиную, захлопнула за собою створки, привалилась к ним спиной и попыталась отдышаться. «Кассиата» почти угасла, только изредка безнадежно вскрикивали самые высокие ноты. Штормовое море гудело уже у самого окна.

Анна бросила затравленный взгляд на занавески и рассмеялась от облегчения: у окна стоял Эрвин. Точно такой, каким он покидал этот дом в начале весны. Анне не раз хотелось саму себя отхлестать по щекам за тот вечер. На лейтенанте, как и тогда, была черная форма, и он стоял очень прямо. В руках Эрвин держал свечу, горящую ровным желтым огнем.

— Эрвин! — вскрикнула Анна, не веря своим глазам. Все коридорные ужасы, неправильные свечи и море за занавесками отступили. Эрвин никогда бы не позволил причинить ей вред. — Мессир Нордэнвейдэ, — быстро поправилась Анна, соображая, следует ли делать реверанс в ночной рубахе и вообще стоило ли показываться ему на глаза в таком виде.

Лейтенант поднес палец к губам,

потом кивнул на окно. Анна поняла, что ей нужно приблизиться и поглядеть наружу. Сам лейтенант смотрел то ли на Анну, то ли на дверь за ее спиною. Шум заполнил почти все пространство комнаты. «Кассиата» молчала. Анна, крадучись, подошла к окну и замерла, не зная, что делать. Потом попробовала снова отодвинуть штору. На этот раз она поддалась легко.

На дом действительно наступало море. Анна никогда в жизни не видела такой толпы. Гигантское многоголовое чудовище ползло по улице, дома соседей полыхали белесым огнем, а в небе над черным прибоем висела красная, как кровь, луна. Идущие что-то кричали, но Анна не могла разобрать слов.

Она только поняла, что это смерть.

Вскрикнула, отшатнулась от окна и почти налетела на бледного, какого-то нечеткого Эрвина. В желтом свете свечи лицо лейтенанта казалось ненастоящим, словно перед Анной стоял мастерски нарисованный портрет.

«Надо немедленно отсюда бежать отсюда!», — девушка не знала, как скоро черный прибой доберется до дверей, но ей вовсе не хотелось оставаться в доме лишней секунды. «Мы здесь все утонем. Как в огромной банке».

Анна метнулась к дверям.

— Эрвин, пожалуйста, бежим со мной!

Лейтенант покачал головой, приблизился, передал Анне свечу и указал рукой в сторону черного хода. Потом извлек из кобуры пистолет, взвел курок и, обойдя застывшую в дверях девушку, пошел к парадному. Несколько мгновений спустя до нее донеслось эхо далекого выстрела, тихое, какое-то безнадежное. В коридоре, вдруг ставшем бесконечно длинным, Эрвина уже не было. Девушка, покидая комнату, оглянулась на окно.

Шторы колыхались так, словно с наружи бушевал самый настоящих ураган, а стекла вылетели из рам и рассыпались по полу. Теперь к гулу примешивалась пальба и крики, в которых не осталось уже ничего человеческого. Анна поняла, что черное море все-таки дошло до ее дома.

На мгновение повисла тишина, точно кто-то отключил все звуки разом. А потом в комнату вплеснулась темная волна, разбилась о пол, ударилась о стены, о кресло, о пианино. Через подоконник беззвучно перехлестнула вторая волна, третья, четвертая. Парализованная страхом, Анна смотрела, как гостиную заливает кровью. Столько крови она не видела никогда в жизни и не думала, что столько вообще бывает. Ковер под ногами влажно чавкнул.

Судя по плеску, доносящемуся из коридора, парадная дверь уже открыли или выбили. Анна кинулась к черному ходу, но поскользнулась, пронзительно закричала и… проснулась в собственной постели с бешено колотящимся сердцем.

Никакой «Кассиаты», конечно, не звучало. И Эрвин не приходил, потому что она была для него никем, и он не имел никаких, даже самых ничтожных, обязательств. В окно лился ровный солнечный свет. Часы показывали семь утра. Анна встала, совершенно механически собрала самые необходимые вещи в маленький саквояж, оставшийся еще со времен ее детства и поездок за город летом, сунула туда и деньги, оставленные Эрвином. Заколола пучок. Оделась. Спустилась в кухню.

Мать копошилась у плиты, беззлобно переругиваясь с соседкой через распахнутое окно.