Время Вызова. Нужны князья, а не тати.
Шрифт:
— А разве это действительно не делает его сильнее? Ведь зверь не только силен, но и ничем не ограничен, — заметил Андрей больше для того, чтобы что-нибудь сказать. Он уже понял, что ему и так расскажут все, что собирались. Правда, зачем ему это надо и, главное, зачем это надо его собеседнику, он пока не понял. Ну да и черт с ним…
— Вот как? Отрадно, что даже в столь… смутный период вашей жизни вы находите в себе силы задумываться над подобными вопросами. А что касается вашего замечания, то… нет, ни в коем случае нет, — мягко улыбнулся Бальтазар Иннокентьевич. — Если бы это было так, то человек никогда бы не стал тем,
— Ну и к чему вы проводите со мной этот ликбез?
— Ну… ликбез — это всегда полезно, — усмехнулся Бальтазар Иннокентьевич, — к тому же не только с вами. Вон те два джентльмена тоже волей-неволей прислушиваются. — Он кивнул на сидящих спереди водителя и еще одного «джентльмена» шкафообразных пропорций.
— Ну а главное, я пытаюсь убедить вас в том, что в просьбе, которую я собираюсь высказать, нет никакого подвоха. Что она столь же выгодна вам, как и… моему работодателю.
— И что же это за просьба?
— Я бы попросил вас, — мягко начал Бальтазар Иннокентьевич, — как можно быстрее ухать из Ленинграда.
— Зачем? — спросил Андрей.
— Затем, что в этом случае у вас появится шанс остаться в живых, а мой работодатель получит возможность быстро утрясти все свои проблемы с теми, кто сейчас настроен по отношению к нему крайне негативно.
— То есть вы гарантируете, что, если я уеду из города, этот ваш работодатель не будет ни искать меня, ни преследовать мою семью.
— Ну почему же, искать-то он будет. Идеология зверя, я же говорил… Но… как бы это сказать, гораздо менее активно. И даже при очень небольших усилиях с вашей стороны вряд ли отыщет. Он все-таки еще и бизнесмен. А ваша с ним ма-аленькая разборка создает некоторые трудности для дальнейшего роста и развития его бизнеса. Так что… если олень спрыгнет в водопад, то даже волки прекращают преследование.
— А если водопад не высок и не глубок?
Бальтазар Иннокентьевич вновь улыбнулся.
— Иногда, если бизнес этого требует, полезно сделать вид, что водопад о-очень высок. К тому же в «идеологии зверя» весьма ценится безрассудная смелость, презрение к смерти и способность поступать по-своему вопреки всему. А вы все это продемонстрировали вполне наглядно. Так что уезжайте, Андрей Альбертович…
Бальтазар Иннокентьевич проводил взглядом худощавую фигуру, скрывшуюся за углом высокого забора, и, наклонившись, тронул водителя за плечо.
— В «Чепок».
Тот молча включил двигатель и тронулся вперед.
К дверям модного кафе, служащего штаб-квартирой группировки, у лидера которой Бальтазар Иннокентьевич исполнял функции ближайшего советника, и носившего неофициальное наименование «Чепок», они подъехали, когда уже совсем стемнело. Бальтазар Иннокентьевич покосился на ярко горящую витрину и едва заметно сморщился. Все эти господа, разбросанные по городам и весям огромной страны — от столиц до глухих поселков, на которых он имел честь работать, все как один страдали полным отсутствием какого бы то
Он вылез из джипа и двинулся к дверям, украшенным табличкой «Спецобслуживание».
Когда Бальтазар Иннокентьевич вошел внутрь, «бык», все это время буравивший его спину тяжелым взглядом, покачал головой и, повернувшись к водителю, пробурчал:
— Не нравится мне этот еврей…
— А че?
— Ты че, не понял? Там же был тот урод, что хозяину дом порушил.
— Иди ты?! — не поверил водитель.
— Точно говорю. Я из разговора понял. Могли бы кончить — и вся недолга. Так нет, он его отпустил.
— Ну дела-а-а… — протянул водитель и покосился на «быка»: — Слушай, а откуда ты знаешь, что он — еврей?
— А кто же еще? — удивленно переспросил «бык»…
Вечером после «бомбежки» они, как обычно, пили в гараже.
Снимать напряжение тяжелого и долгого трудового дня можно по-разному. Кто-то делает это на теннисном корте, в бассейне или на поле для гольфа, ну а большинству русских мужиков в это тяжелое время был доступен только один способ — застелить верстак старой газетой, нарезать колбаски, селедочки, лучка и… разлить по разнокалиберной посуде «беленькую».
Первая пошла хорошо. Андрей занюхал рукавом, сгреб на горбушку кольцо лучка и кусочек селедочки и засунул в рот.
— Нет, вот это жизнь, — блаженно щурясь, заявил Сема, — ни тебе жены, ни начальства — сам себе хозяин.
Сема был однокашником Андрея по училищу. Он распрощался с погонами еще раньше Андрея. И по собственной воле. Именно к нему Андрей приехал из Питера. Потому как куда еще было податься, кроме как в Москву…
До дома он тогда добрался часов в девять. Позвонил в дверь. Открыл отец. Увидев Андрея, он задрожал и прошептал севшим голосом:
— Сынок…
— Не волнуйся, папа, я не сбежал, — хмуро бросил Андрей и шагнул вперед, отодвигая отца.
— Ну зачем ты так? — укоризненно произнес тот и, повернувшись, крикнул: — Рая, Андрей вернулся!
Мать появилась на пороге комнаты, окинула его оценивающим взглядом и зло резанула:
— Нет у меня теперь сына, вот!
Отец тут же скукожился. Андрей тяжело вздохнул. Что ж, чего-то подобного он ожидал…
Пройдя на кухню, он залез в холодильник и выудил оттуда кусок колбасы и пару яиц. Поставив сковороду на огонь, бросил в нее кусок масла, затем мелко нарезал пару кружков колбасы и разбил несколько яиц. После тюремной баланды обыкновенная яичница должна была показаться ему верхом совершенства.
Отец зашел на кухню, когда яичница уже подходила. Андрей выставил на стол купленную в киоске внизу бутылку водки, бухнул сковороду на подставку и кивнул ему:
— Садись, пап, давай по рюмашке, а то я давно уже ничего такого не пробовал.
Отец торопливо присел на табурет. Андрей разлил. Чокнулись. Опрокинули. Закусили яишенкой. Отец слегка расслабился и улыбнулся.
— Хорошо… Знаешь, я когда-то даже мечтал, что вот так как-нибудь сяду с сыном на кухне, залужу по рюмочке…
— Ну… наслаждайся, — неловко буркнул Андрей.