Время жить. Книга вторая: Непорабощенные
Шрифт:
— Продержимся, — кивнул врач и, глядя почему-то на Кэноэ, добавил: – У меня к вам есть еще одна просьба. У нас не хватает персонала, и мы привлекли школьниц старших классов. Нельзя ли распространить на них положение о спецпайках? Они работают наравне со взрослыми, и было бы…
— Хорошо, — оборвал его губернатор, не дослушав до конца. — Делайте. Я санкционирую. Все списки потом подадите задним числом в мою канцелярию. Только подавать их будете лично вы. Поняли?
— Да, да, благодарю вас, Достойнейший, — пожилой врач согнулся в поклоне. — О, прошу прощения, ваше высочество.
— Может быть, у раненых есть просьбы? — Кэноэ заглянул в ближайшую палату. — У вас есть какие-то пожелания?
Несколько секунд стояла тишина.
— Смелее, — ободрил их Кэноэ. — Говорите, как есть. Вам ничего не будет. Вот, губернатор провинции подтверждает.
Губернатор важно кивнул и даже, кажется, улыбнулся.
— А нельзя ли маме моей сообщить, что я жив? — раздался чей-то несмелый голос с дальней койки. — А то связи нет, она волнуется, наверно…
"Как и Нриант", — вспомнил Кэноэ.
Да, он же обещал узнать, что с ее родственниками…
— А действительно, что со связью? — спросил он губернатора. — Ее так сложно восстановить?
— Обычная связь отключена, — губернатор недовольно пожевал губами. — Так положено. Чтобы до обнародования официального сообщения не давать пищу для слухов.
— И как долго ждать этого официального сообщения?
— Очевидно, до конца декады, не раньше.
— И все это время город будет полностью оторван от мира? — удивился Кэноэ. — Но ведь отсутствие информации как раз и является самой питательной средой для слухов! Вы представляете, что сейчас думают и говорят родственники горожан?!
— Со слухами у нас борется Служба Безопасности, — невесело улыбнулся губернатор.
— Но ведь даже она не может проконтролировать всех и вся! Почему бы не восстановить связь и не дать возможность всем убедиться, как обстоят дела на самом деле?! Вот вы, например, знаете точное количество жертв?
— Знаю, — вполголоса сказал губернатор. — На данный момент, семьсот одиннадцать погибших и свыше четырех тысяч раненых. Но это закрытая информация.
— Да, но что мешает составить списки и просто давать людям справки, содержатся в них их родственники или нет?! И подумайте, насколько повысится настроение людей от того, что им дадут возможность поговорить со своими родными и близкими и успокоить их!
Губернатор снова задумчиво пожевал губами.
— Ладно, — наконец сказал он, жестом подозвав к себе одного из помощников. — Распорядитесь, пусть откроют несколько переговорных пунктов дальней связи и оповестят об этом население. В больницы и места содержания эвакуированных пусть доставят переносные аппараты. Но пусть строго-настрого предупредят всех, кто будет пользоваться связью! Только самую необходимую информацию! Живы, здоровы или, наоборот, ранены и больше ничего! Чтобы никто и не думал уезжать из города или приглашать родственников сюда!
— А это зачем? — шепотом спросил Кэноэ.
— Чтобы никто не ставил под сомнение способность государства оказать помощь пострадавшим. Какая-либо частная инициатива здесь не приветствуется, и в итоге могут пострадать и они, и я.
— Вы
Просьб больше не было, и Кэноэ поспешил покинуть больницу. К виду раненых и специфическому больничному запаху он, в конце концов, притерпелся, но атмосфера, насыщенная болью и страданиями, угнетала его. И уходя, он испытал уважение к тем, кто работает в этой атмосфере всю жизнь.
На улице по-прежнему медленно падали хлопья мокрого снега, но Кэноэ казалось, что небо уже начало проясняться, хотя для этого было еще слишком рано. Начинался вечер, и землю покрыли серые сумерки.
— Вы хотите посетить что-то еще, ваше высочество? — осведомился губернатор. — Или вы уже удовлетворены увиденным?
Кэноэ заколебался. Он устал, причем, скорее, эмоционально, нежели физически, но силы его еще не иссякли.
— Да, Достойнейший, — сказал он, подавив усталый вздох. — Я бы хотел посетить, как вы это назвали, места содержания эвакуированных.
Многих оставшихся без крова разместили в городских гостиницах, но на всех мест не хватило, и под временное жилье доброй тысяче человек отвели огромный крытый стадион, похожий сейчас на помесь базара с пересыльным лагерем.
Под потолком горели яркие светильники, на игровой площадке, прикрытой листами пластика, стояли ряды коек, а на трибунах среди многочисленных навесов, чемоданов и сумок бродили, сидели и лежали сотни людей. В обширном фойе работали пищераздаточные пункты, к которым тянулись длинные очереди.
Оказавшись под крышей исполинского зала, Кэноэ внутренне содрогнулся. В нем было хуже, чем в больнице. Там, по крайней мере, люди испытывали телесные страдания, а здесь в воздухе словно повис тяжелый дух неустроенности, неуверенности и озлобления.
Казалось, в этом месте никому не было дела до всего окружающего, но появление посетителей было, тем не менее, немедленно замечено и правильно истолковано. Кэноэ, спускаясь по трибуне, слышал, как и в больнице, сгущающийся за спиной восторженный шепот. Люди вокруг поднимали головы, в их потухших глазах снова появлялся интерес, они вставали и медленно тянулись, как мотыльки на свет, к нему. К нему.
"А интересно, — думал Кэноэ, — видят ли они рядом со мной своего губернатора, отдают ли они себе отчет, что это он, а не я, представляет здесь власть? Или верно говорил Суорд: люди разочарованы в нынешней власти и ищут защиты и справедливости у доброго Императора?…". Наверное, прежде чем говорить о собственном бессилии и никчемности, надо было взглянуть в эти глаза, смотрящие на него с жадной надеждой.
Он остановился на краю игровой площадки, где был небольшой пятачок, свободный от коек. И сразу же оказался окруженным странно притихшей толпой. Он чувствовал, как у него за спиной напряженно застыл Тень Гига, но сам он не ощущал никакой опасности. Люди стояли и молча смотрели на него. Он понял, что они ждут от него слова.