Время жить
Шрифт:
– Ты сбежал?
Нет, не сбежал.
Я окинул призрака внимательным взглядом, задержавшись на его лице, очень молодом, даже без следа морщин. Промелькнула мысль, что он всего ненамного меня старше, а призраки выглядят так, какими они были на момент смерти. Значит…
– Тебя убили?
– озвучил я свою догадку, надеясь, что она окажется неверной.
Архивариус очень внимательно на меня посмотрел, словно раздумывая, отвечать ли, и опустил подбородок.
– Кто?
– задавая вопрос, я уже заранее знал ответ. И совсем не удивился, когда призрак качнул головой в сторону гобелена.
Очередной кивок.
В родовой книге, надо думать, не найдется даже упоминания о том, что у Эсманда Малфоя было два сына, а не один.
Проклятье.
Я потер виски, прежде чем задать очередной вопрос, уже сам не радуясь тому, что влез во все это. Лучше бы я и дальше жил, уверенный в непогрешимости всех своих предков.
– Среди всей семьи ты такой не один?
Ну, разумеется, не один.
Черт возьми, почему он не умеет говорить? Я бы хотел задать ему очень много вопросов.
Словно прочитав мои мысли, Архивариус отвернулся от гобелена и снова жестом пригласил следовать за собой. На этот раз он вышел прочь из библиотеки, прошел по коридорам и начал спускаться в подвальное помещение. Я же, уже чувствуя, что меня разбирает отчаянное, жгучее любопытство, шел за ним, стараясь не отставать, хотя и до сих пор не был уверен, хочу ли знать о своей семье всю правду.
В подземелье я бывал редко, и знал только то, что здесь расположены кухня, хранилище артефактов и какие-то подсобные помещения, используемые эльфами. Но, как оказалось, было там и кое-что еще, в далеком шестнадцатом веке скрытое от любопытных глаз.
Мы остановились у ничем не примечательного тупика, которым заканчивался короткий, заросший паутиной коридор. В этом закоулке подземелья мне не приходилось бывать еще никогда - ничего полезного тут не было, хранилище находилось в другой стороне, а в кладовку, неподалеку от которой этот тупик и располагался, ходили только эльфы. Сомневаюсь, что даже мой отец знал о существовании какого-то тайника, скрытого за вполне обычной, на первый взгляд, кирпичной кладкой.
– Там что-то есть? За стеной?
Кивок. Ну да, не просто же так он меня сюда привел. Архивариус обрисовал руками дверной проем и вопросительно на меня посмотрел. Он что, предлагает мне взрывать стену собственного дома?
Я достал палочку, немного поколебался, - рушить дом было все-таки дико, - но сделал глубокий вдох и произнес, отойдя на несколько шагов от стены:
– Редукто!
Кладка брызнула во все стороны кирпичной крошкой, я еле успел отскочить и спрятаться за углом, но когда пыль осела, то стало ясно, что когда-то здесь, и правда, был вход в помещение, тонущее в вязкой, почти осязаемой темноте.
Я взглянул на Архивариуса, поежился, - темные тайники у меня никогда не вызывали желания в них заглянуть, - создал несколько светящихся шаров с помощью Люмокс Максима, взмахом палочки отправил их внутрь, а затем шагнул в образовавшийся проем сам. Огляделся.
Это была небольшая квадратная комната без окон, напоминающая кладовку - если бы только кто-нибудь решил не складывать аккуратно вещи, а грудой свалить их около стены. В неаккуратной куче угадывались какие-то книги, амулеты, флаконы с давно высохшими зельями - все покрытое толстым
Плоть уже давно истлела, обнажив белеющие в полумраке кости. Волосы, когда-то, наверное, очень красивые, благородного платинового оттенка, покрывала пыль, как и зло оскалившийся череп. Одежда, хоть и оказалась крепче плоти, тоже за прошедшие столетия превратилась в ветхие лохмотья, но в том, что от нее осталось, угадывалась длинная, в пол, простая черная мантия.
На коленях у скелета лежала массивная книга в богатой обложке, на которой мелкими аметистами была выложена витиеватая буква «М».
Не нужно было обладать особым умом, чтобы догадаться, чьи останки я обнаружил в этой каморке, замурованной четыреста лет назад. Я почувствовал, что у меня холодеют руки - осознание происходящего накатывало медленно, но неотвратимо.
Один из сыновей лорда. Убитый и замурованный в собственном доме своим единокровным братом, вычеркнутый из семейного древа только потому, что связался то ли с магглорожденной волшебницей, то ли и вовсе с магглой. Сделаем скидку на жестокость времени, однако в сухом остатке все равно не остается ничего хорошего.
Примерный и славный род Малфоев во всей своей красе.
Пытаясь унять дрожь в руках, я перевернул портрет, стоящий у стены рядом с останками. Второй сын Эсманда Малфоя, изображенный на нем, сощурился и прикрыл рукой глаза, спасаясь от света, но уже через полминуты убрал ладонь.
Взгляд ярких, васильково-синих глаз, будто выворачивал душу наизнанку.
Портрет тоже молчал, и я решил уже было, что Архивариус был нем и при жизни, но человек на картине выразительно показал на свой рот и сделал рукой движение, имитируя взмах палочкой.
– Фините Инкантатем, - произнес я, направляя свою палочку на портрет.
Сначала я решил, что это не помогло, и на картину не были наложены никакие заклинания, или что Архивариус имел в виду что-то другое, но через несколько минут услышал тихое, но четкое:
– Спасибо.
* * *
Его звали Клавдий, он был младшим сыном Эсманда, с отличием закончил Хогвартс, а затем и магическое отделение Оксфорда, и собирался посвятить свою жизнь исследованиям, но, на свою беду, влюбился в магглорожденную волшебницу. И ладно бы просто влюбился - но он не захотел уходить из дома и порывать с семьей, а надеялся доказать, что магглорожденные волшебники ничем не отличаются от чистокровных. И что даже среди чистокровнейших семей, вроде Малфоев или Блэков, - он назвал еще несколько фамилий, но они не говорили мне ничего, видимо, сгинули в веках, - встречались браки не только с волшебниками. Он провел много времени за родовой книгой, - «не той подделкой, которая сейчас находится в библиотеке, а настоящей, зачарованной», - где при заключении браков или рождении детей сами собой появлялись соответствующие записи с комментариями, и нашел все прецеденты. Их оказалось не так уж и мало. Правда, большинство отпрысков Малфоев, связавшихся с магглами или грязнокровками, вычеркивалось из родового древа, их поступки не подлежали огласке, и говорить о них в приличном обществе было не принято. Но встречались и исключения. И откровенная ложь.