Всадник на белом коне
Шрифт:
Я закрыл глаза, уперся лбом в оконное стекло, с хрустом сжал кулаки и заставил себя выдавить три коротеньких слова:
— Где и когда?
— Здесь, в «Акинаке». В девятьсот четвертом номере. Как поднимешься. Вот ключ-карта.
— Как ее хоть зовут-то? — забрав пластиковый прямоугольник и засунув его в карман, продолжил я.
— Татьяной Павловной. Для меня. А для тебя она будет Таней, Танькой или Танюшкой. Второй в коллекции… — невесело пошутил он, хлопнул меня ладонью по плечу и, по-стариковски сгорбившись и подволакивая ноги, поплелся к выходу…
…На девятый этаж я поднялся минут через пятнадцать, после того как более-менее обуздал злость и отпросился
— Что, затрахали советами?
— Де-юре поздравляли с победой. Но многословно и с лирическими отступлениями… — устало улыбнулся я, повернулся на голос и мысленно хмыкнул — на диване, стоящем у правой стены, вальяжно полулежала женщина лет тридцати пяти. С влажными волосами, разбросанными по плечам, лицом, в котором чувствовалось что-то монгольское, и в банном халате, полы которого съехали с разведенных бедер и выставили на всеобщее обозрение лобок с кокетливой стрелочкой, направленной вниз. Но Разумовской было не до таких «мелочей»: судя по белой пыльце, осевшей вокруг ноздрей аристократического носика, и горке белого порошка на журнальном столике, женщине было уже хорошо.
— За такую победу не грех и поздравить! — расфокусировав взгляд и на несколько секунд ухнув в воспоминания, заявила она и бездумно почесала промежность жестом, который подошел бы разве что небритому мужику в семейных трусах, сидящему перед телевизором с бутылкой пива в руках. А потом уставилась мне в глаза и криво усмехнулась: — Дерешься ты на редкость красиво, жестко и умно. Даже не скажешь, что в остальной жизни валенок валенком…
— В каком смысле? — процедил я еще до того, как сообразил, что женщину под дурью лучше не провоцировать.
Татьяна Павловна пожала плечами, из-за чего халат распахнулся еще немного и продемонстрировал почти две трети левого шедевра пластической хирургии:
— В самом прямом: ты батрачишь на Комлева уже шесть лет, но до сих пор искренне считаешь его благодетелем. Хотя Гешефт настолько охамел, что крутит свои комбинации, почти не скрываясь!
— Гешефт? Комбинации? — переспросил я, в основном, для того чтобы унять все усиливающееся раздражение ее бесцеремонностью, потом как-то почувствовал, что она может подкинуть информацию, которая изменит мою жизнь, и рванул воротник сорочки, ставший слишком тесным.
— Гешефт — это прозвище твоего менеджера, которое он заслужил еще до того, как отказался идти по стопам родителей и поступил в Военно-Финансовую академию Ярославля. Оно же перекочевало и в армию, точнее, в один из полков Псковской Воздушно-десантной дивизии, в котором он дорос до должности начфина. Ведь навыки, полученные в семье потомственных преподавателей психологии, никуда не делись, и этот красавчик очень быстро прославился тем, что может продать кому угодно что угодно, умеет крутить лихо закрученные многоходовки, не боится рисковать и так далее. Служил бы и дальше, но, как обычно, переоценил свои силы и попробовал подсидеть начфина дивизии. А тот оказался совсем не ягненком и отправил конкурента на гражданку. Кстати, Гешефт отличился и во время ухода, на редкость технично кинув начальство на приличные деньги, да так, что те об этом узнали только года через два. Само собой, в этой ситуации трясти
Не знаю, почему, но я был уверен в том, что Разумовская не врет и не передергивает. А еще проводил параллели между тем, что говорила она, и словами Борисыча, предельно внимательно вслушивался в каждую фразу и мысленно заполнял лакуны в новой картине мира:
— А тут на его глаза попался ты — волчонок, в принципе не умеющий сдаваться и готовый добиваться поставленных целей любой ценой. Как я уже говорила, твой благодетель любит многоходовки и не боится рисковать. Поэтому продемонстрировал тебе искреннее участие и пообещал светлое будущее, изобразил продажу одной из своих квартир и переселился в другую, вложил в тебя часть своих свободных средств, а потом «пересел» на карточку, которую тебе оставили родители. Не стеснялся тебя обворовывать и потом: все следующие пять лет он забирал львиную долю твоих призовых за победы на первенствах Москвы и России по юниорам, вроде как собирая деньги на покупку «проданной» квартиры, завязал на себя абсолютно все контракты, которые тебе предложили с момента перехода в профессионалы, и наваривался на ставках, которые делал на каждый твой бой. Итог закономерен — ты, можно сказать, гол, как сокол, а он «стоит» порядка шестнадцати с половиной миллионов евро, три четверти которых заработана на тебе!
— И долго вы собирали это досье? — спросил я, зверея от холодного бешенства, но все-равно пытаясь понять, что из вышеперечисленного могло быть доподлинно известно Горину и Кравцовой.
— Дала команду после того, как увидела твой бой со Стрельцовым. Окончательные результаты получила дней десять назад. А вчера, на пресс-конференции, ухохоталась, слушая, как ты на голубом глазу рассказываешь фанатам о том, что считаешь Гешефта вторым отцом.
Я закрыл глаза, медленно сосчитал до десяти и… снова услышал голос Разумовской. Правда, на этот раз в нем не было и следа от былого участия, зато появилось раздражение:
— Все, лирика надоела — я на взводе еще с «Лужников» и мне срочно нужна разрядка. В общем, подойди к музыкальному центру, найди радио «Новые ритмы» и вруби музыку погромче. А потом изобрази чувственный стриптиз, подползи ко мне на коленях и как следует поработай язычком. Если мне понравится, то, вполне возможно, ты получишь неплохой подарок!
— Простите? — ошалело выдохнул я, решив, что ослышался.
Женщина, успевшая податься вперед и взять со столика обрезок пластиковой соломинки для коктейлей, сначала вдохнула очередную порцию порошка, затем на пару мгновений выпала из реальности, прислушиваясь к своим ощущениям, и, наконец, уставилась на меня без тени улыбки во взгляде:
— Врубаешь музыку. Танцуешь зажигательный стриптиз. Заканчиваешь, стоя на коленях. Подползаешь ко мне и включаешь в работу язычок. Вопросы?
— Вы меня ни с кем не перепутали?! — с большим трудом сдерживая бешенство, прошипел я.
Татьяна Павловна насмешливо выгнула бровь и посмотрела на меня, как на таракана, решившего заговорить:
— Мальчик, я заплатила Гешефту за ночь с тобой сто тысяч евро, так что заставлю отработать каждую копейку!
Услышав последние слова, я мгновенно успокоился и одарил женщину лучезарной улыбкой: