Всадники
Шрифт:
— Что случилось? Что с тобой случилось? — перепугано кричали они.
Но Турсен, словно не слыша их, спрашивал:
— Что с Уросом?
Этот вопрос запутал конюхов еще больше. С суеверным страхом смотрели они теперь на старого чавандоза.
— Но кто… Как ты это узнал? — спросил один.
Турсен так резко схватил его за ворот чапана, что оторвал его.
— Говори! — закричал он.
— Приехал другой посланник от маленького губернатора… Уроса больше нет в клинике. Он сбежал через окно… с того времени никто о нем ничего не знает.
Турсен
Конюхи зашептали в почтительном восхищении:
— Как сильно он переживает за сына, как он любит его.
Турсен взглянул на черного жеребца. Кровавая пена вытекала из его ноздрей. Он умирал.
«Должен ли я быть за это наказан?»
Он подумал о Джехоле, который прискакал к победе не под Уросом, а под другим седоком, и который позволил Уросу оступиться, — лучшая, надежнейшая лошадь всех трех провинций. Он был инструментом судьбы. Но сейчас у Турсена не было и его.
Турсен развернулся и зашагал в сторону своего дома. Там ждал его Гуарди Гуеджи… единственный человек на земле, который мог все понять, который все знал, и никого не стал бы осуждать.
Он один мог помочь.
— Предшественник мира ушел почти сразу же после того, как ты уехал, — тихо сказал Рахим.
— Куда? — спросил Турсен.
— Он никому ничего не сказал, — ответил бача. — Он только просил меня передать тебе привет и поблагодарить еще раз.
Турсен лег на курпачи и закрыл глаза. Он почувствовал себя совершенно покинутым и одиноким. Но сейчас для него был важен только один человек — его сын.
«Неужели я действительно люблю его?» — спрашивал себя Турсен. «А если бы он вернулся домой с победой?» Турсен представил себе его высокомерное, гордое лицо победителя.
И возненавидел его снова. Но лишь на одно мгновение.
Потом он заметил на этом лице глаза, которые смотрели на него с надеждой на одобрение, те же самые, как тогда, возле дома в степи.
— Урос… Урос… — шептал Турсен.
Он почувствовал сильнейшую боль во всех частях тела, такую сильную, что она перемешала его мысли. Турсен прикусил губы, вспомнив о сегодняшней дикой скачке. «Моя вернувшаяся, на одно короткое утро, молодость… Сейчас приходит расплата за это… В моем-то возрасте…»
И он вспомнил слова Гуарди Гуеджи — «Состарься, как можно скорее».
— Что я могу для тебя сделать, Турсен? — спросил его Рахим.
Чавандоз открыл глаза и посмотрел на рубцы, которые оставила плетка на щеках у мальчика. «Моя первая несправедливость…»
Плетка лежала на подушке, возле него. Его любимая плетка, которая привела к смерти черного коня.
— Возьми эту плетку, — приказал Турсен Рахиму. — Спрячь ее, зарой ее в землю. Я не хочу ее больше видеть. Никогда.
Часть Третья: Ставки
Джат
Плато, на котором стоял караван-сарай, было небольшим. Урос и Мокки быстро миновали его и вошли
Урос повернул голову к Мокки, бежавшему позади лошади, и сказал:
— Мы не сможем уйти еще дальше. Посмотри на небо!
Вечернее солнце садилось между двумя горными пиками. Его свет, отражаясь от огромных боков скал, был странного, пурпурно-черного, цвета.
Мокки произнес заикаясь:
— Вот здесь как… Ночь сразу же приходит вслед за солнцем.
— Иди впереди меня, — сказал Урос. — Так я чувствую себя безопаснее.
Большой саис повиновался и прошел вперед. Проходя, он бросил на Уроса обиженный взгляд, словно спрашивая: «Почему ты так говоришь со мной? Неужели ты думаешь, что я ударю тебя в спину, если пойду сзади?»
Мокки побежал перед Джехолом и еще больше втянул голову в плечи.
«Трусливая, рабская душа. Без страсти, без огня, — думал Урос на него глядя. — Но подожди, придет время и я доведу тебя до белого каления».
Они быстро нашли место, где можно было расположиться на ночлег. Сумерки пока не сменились темнотой, и можно было видеть, когда штурмующая гору тропа, по которой они шли, вывела их на широкое плато.
Текущая вдаль река образовывала здесь небольшую запруду, на берегу которой росли высокие травы и редкий, сухой кустарник. Лучшего места для отдыха нельзя было и желать.
— Помоги мне спуститься, — приказал Урос.
— Сейчас, сейчас! — ответил Мокки.
Но он, который всегда с радостью торопился помочь, сейчас приблизился к Джехолу неохотно. И его сильные руки вдруг стали тяжелыми, грубыми и неповоротливыми. Чтобы спустить Уроса с седла на землю ему понадобилось очень долгое время… И все это время, он чувствовал, как по телу его хозяина проходят спазмы боли. Наконец он опустил его вниз и у Уроса вырвался хриплый стон: жалоба человека, который жаловаться не привык.
— Я сделал тебе так больно? — спросил Мокки.
Левая нога Уроса вывернулась в месте перелома.
— Твоя нога, твоя нога! — закричал саис.
Он наклонился и протянул руки, чтобы помочь Уросу. Но тот с силой оттолкнул его в сторону, и сам вправил себе перелом, не издав и звука. Потом он повернулся в сторону саиса. Его лицо было совсем близко от Мокки. Были ли виноваты в этом сумерки или усталость, но саису оно показалось совершенно лишенным человеческих красок — серым, словно пепел от сгоревшего костра.
— Я сделал тебе так больно? — повторил саис.
— Недостаточно больно, чтобы убить меня.
Его голос дрожащий от лихорадки был тих, но Мокки отпрянул назад, потрясенный.
— Урос, зачем ты так… Урос, зачем? — зашептал он умоляюще.
Он закрыл лицо руками и повторил:
— Зачем ты так, Урос?
Когда он поднял голову вновь, он понял, что остался один — Урос пропал.
И хотя Мокки показалось, что на скрытой темнотой земле он видит какую-то длинную тень, но был ли это действительно Урос, или он свалился в расщелину?