Всадники

Кессель Жозеф

Боль в ноге потихоньку проходила. Когда рана была вычищена от гноя, Серех взяла один из многих, висевших у нее на поясе, небольших мешочков. Каждый из них был помечен каким-нибудь знаком. Серех открыла тот, на котором был вышит маленький синий кружок. В нем оказалась темная масса, которая пахла перетертой и сгнившей корой.

Урос не шевелился. Он смотрел в небо над ним, на первые звезды. А женщина…

Что она значит? Ничего.

— Мне больше не нужен факел, большой саис, — прошептала Серех.

Свет погас, и Уроса поглотила тьма. Приятная усталость охватила его, он почувствовал себя свободным от всего. Больше

не было боли, более того, он не чувствовал ногу вообще.

«Травы Серех, — понял Урос. — Значит, она не солгала».

Он посмотрел на эту женщину. Пламя костра освещало ее лицо, которое еще не было помечено ни солнцем, ни пылью, ни возрастом, ни усталостью. Высокие, четкие скулы, большие, карие глаза, длинные ресницы и очень смуглая кожа.

«В ее чертах смешались все расы, — подумал Урос, — узбеки, пуштуны, индусы…

Ничего удивительного. У этого племени, отец продает свою дочь или жену за пару афгани любому, кто пожелает».

Урос удовлетворенно хмыкнул. Так много гнусного было у этого племени, что это освобождало его от любого долга благодарности.

«Нет, несколько афгани будет достаточно для этой девки, — думал Урос. — Ничего другого они и сами не признают».

Эта мысль была последней, перед тем как он заснул, испытывая счастье, что боль его, наконец, покинула.

Серех вздохнула и опустила руки. Урос больше не шевелился, а Мокки все еще стоял позади нее. Внезапно она прислонилась головой к его коленям и обхватила их руками. Мокки вздрогнул. Словно издалека услышал он ее шепот:

— Ему больше ничего не надо. Он спит.

Легко, словно кошка, вскочила она на ноги и развернулась. Она была так мала, что ее лоб едва доходил ему до груди. Сердце Мокки застучало быстро и глухо.

— Иди ко мне, — сказала Серех. — Мне холодно.

Она обошла костер и остановилась на другой стороне. И Мокки последовал за ней.

Сквозь сон Урос слышал потрескивание дров в костре, шелест ветра в ветвях и журчание реки, что доносилось издалека. Смутные звуки земли, на которой он лежал, и темноты, которая его окружала.

Но какой-то шум, который становился все громче и перекрывал остальные, — внезапно разбудил его.

Нехотя вынырнул он из глубины своего лихорадочного, бессознательного сна.

Звук повторился: частое, горячее дыхание и долгий, жалобный стон.

«Мокки и Серех», — понял Урос.

Они были ему безразличны. Молодой, крепкий парень и похотливая бабенка.

Ну, что ж… Когда обстоятельства складывались таким образом, он и сам был не против. Одно мгновение Урос подумал о тех девушках, которые по первому же намеку торопились к нему в юрту. Хотя у него их было не так уж много, и он их почти не помнил. Но всегда происходило одно и то же: неожиданный привал — какой-то грязный дом — темнота — короткая вспышка удовлетворенных чувств — отвращение до — после — и во время этого постыдного акта.

Ему вспомнилось почти забытое лицо его жены — она умерла от холеры на первом году их совместной жизни, когда была беременна.

«Я тогда еще подумал, что это плохое предзнаменование… но я ошибался… в том же году я выиграл в Мазари мое первое большое бузкаши.»

Послышался громкий и долгий вздох. Затем все стихло. Урос забыл о Мокки… забыл о Серех. Молчаливая темнота опять окутала его. Лишь ветер тихо шуршал сухими ветвями и баюкал его…

баюкал…

Он почти заснул, но тут его позвал из сна другой голос. Нежный, простой шепот… голос женщины. Он зазвучал рядом. И столько детской невинности было в нем, и такое чистое счастье, что Урос прислушался к нему, как завороженный. Сначала он не разобрал слов, но потом ветер донес их до него.

— Мой большой саис, мой высокий саис, я пришла только из-за тебя… как только я тебя увидела, там, у палатки… я все поняла…

Голос на секунду замолчал, а потом повторил тихим, но таким же чистым и ясным тоном:

— Большой саис, мой большой саис, большой саис…

И Урос подумал: этот детский голос, чистый и ясный словно ручеек, разве может он принадлежать Серех? Продажной, дешевой, бесстыдной девке…

Чем-то другим быть она не могла… Она родилась такой… Но этой ночью — за все деньги мира нельзя было купить этот нежный голос. Он услышал его вновь, но теперь она говорила совсем тихо, и слов было не понять.

Ему пришел на ум стих, который он выучил еще в школе, и в мыслях стих сопровождал голос Серех:

Если в рай после смерти меня поведут без тебя, Я закрою глаза, чтобы светлого рая не видеть. Ведь в раю без тебя мне придется сгорать, как в аду. Нет, Аллах не захочет меня так жестоко обидеть!

Каждый раз, когда он проезжал мимо юрты, возле которой стояла юная девушка или, приглашенный на свадьбу, думал о невесте — он вспоминал эти строки, чей нежный ритм пережил столетия. Но не потому, что красота стиха трогала его; напротив — он вызывал у него желание обладать этой только что расцветшей прелестью, этим невинным ребенком с опущенными ресницами, — обладать, изнасиловать, опозорить. И сейчас, хотя он лежал разбитым, парализованным, съедаемый жаром лихорадки, он почувствовал сильнейшее вожделение и страсть; эта нежная женщина, скрывающаяся за занавесью из дыма и огня, — должна принадлежать ему! Она была уже не просто Серех, она стала воплощением чистоты и грез, далеким, недостижимым ритмом стиха.

Сейчас он позовет ее…

Но неожиданно вся страсть в нем улетучилась. Шум возни, вздохи, животные стоны, заглушили тот детский, соловьиный голос.

«Сучка… обычная сучка…»

И обессиленный он снова провалился в глубокий сон — а может быть, опять потерял сознание?

Тепло солнечных лучей разбудило его. Солнце стояло уже высоко над горой, чья вершина напоминала трезубец. Свой первый взгляд Урос бросил на Джехола, а первое до чего он дотронулся, было завещание. Конь стоял возле него и щипал покрытую росой траву, а лист бумаги по-прежнему был под рубашкой.

«Никогда я не должен больше спать так беззаботно, пока мы не вернемся назад» — подумал Урос.

Он провел рукой по сломанной ноге. Боли все еще не было.

Возле пепла от погасшего огня, лежал Мокки словно убитый внезапным ударом. Он был один.

Урос подобрал небольшой камень и хорошенько прицелился. Камень попал точно саису по брови и рассек ее. Но Мокки даже не пошевелил головой.

Следующий камень попал ему в лоб. Мокки вздрогнул всем телом, открыл глаза, понял что вокруг него белый день, а место рядом с ним — пусто.