Всадники

Кессель Жозеф

— Подними-ка меня! — попросила Серех.

Они потеряли из поля зрения обоих, и коня, и его всадника. Когда караван снова пришел в движение, они не поняли, что же там произошло. Мокки подхватил Серех и без усилий поднял маленькую фигурку вверх. Серех увидела, что по середине дороги, сквозь толпу, в противоположную сторону движения каравана, скачет единственная лошадь и всадник на ней.

— Он там! — воскликнула Серех. — Он скачет по середине дороги!

— Ни на что другое он бы и не согласился… — сказал Мокки.

Одним быстрым кошачьим

движением Серех соскользнула на землю. Ее глаза превратились от негодования в две узкие щелочки:

— А ты тоже гордишься им, да? — закричала он. — А если бы он загубил при этом коня?

— С Джехолом же ничего не случилось; Урос едет на нем дальше, — ответил саис.

— Пока не случилось, — возразила Серех.

Они вновь вышли на дорогу, чтобы догнать Уроса. Маленькая кочевница больше не боялась; та пара во главе каравана, что внушала ей такой ужас — уже скрылась в облаке пыли позади них. Мимо шли мужчины и женщины, чья одежда была ей более знакома. Стада тянулись вдаль. Они пробирались сквозь них, уворачиваясь то от копыт, то от рогов и зубов животных, собаки облаяли их, а пастухи хлестнули пару раз плеткой. Наконец поток животных стали редеть. Еще несколько отставших от каравана и плетущихся сзади людей, и они догнали Уроса и Джехола как раз в тот момент, когда он остановился, переводя дух. Теперь дорога перед ними была свободна, а позади них шумел удаляющийся гомон каравана.

— О, Серех, — зашептал Мокки. — Именем Аллаха и его милосердием, я тебя умоляю, осмотри его ногу.

Маленькая кочевница посмотрела на кровоточащую и гноящуюся рану и ответила:

— Он задел ногой за бока животных, когда проезжал слишком близко от них.

— Ты можешь что-то сделать для него, прямо сейчас?

— Могу, — ответила Серех.

Но прежде чем саис смог обратиться к Уросу, тот сказал:

— Я все понял, — и, пришпорив Джехола, поскакал дальше.

На закате дня они пришли к караван-сараю, который стоял чуть в стороне от дороги, пристроившись к краю скалы. Маленькая речка огибала его с трех сторон, и невысокие, но толстые и крепкие стены защищали его от ледяных ветров. Двое слуг, с факелами, поздоровались с путниками у ворот.

После обычных слов приветствия, старший из них спросил Уроса:

— Ты будешь спать вместе с другими гостями или ты желаешь отдельную комнату для тебя и твоей служанки?

— Да, я хочу спать отдельно, — неторопливо ответил Урос. — Только я и мой конь.

Бача взял Джехола за уздечку и повел их сначала через большой зал, который был, насколько можно было судить, чистым и убранным. Здесь каждый имел место для себя и своих животных. Керосиновая лампа с вычищенным стеклом распространяла достаточно сильный свет. Затем они попали в широкий коридор, который вел в просторное помещение со сводчатым потолком, — такое большое, что в нем могло переночевать много людей, и такое высокое, что лошадь свободно разместилась бы в нем.

Возле входа стоял чан с водой и корыто со свежим сеном. Чуть дальше, у стен, лежали тюки соломы, служившие постелью.

Мокки помог Уросу лечь: в свете лампы его рана выглядела пугающе и бача, почувствовавший

запах гниения, отпрянул назад. Серех прошептала Мокки:

— Скажи ему, чтобы принес горячей воды и чистых тряпок.

Саис повиновался. Даже самым юным из бача, маленькая кочевница не могла ничего приказывать.

Серех обмыла рану и, открыв один из своих мешочков, протянула руку за травяным порошком.

Внезапно плетка хлестнула ее по руке.

— Никаких мазей, порошков и трав, — процедил Урос сквозь зубы. И повернувшись к бача, сказал:

— Бача… черного чаю… очень крепкого… и сладкого… побыстрее…

Маленький слуга торопливо убежал.

— Мокки завтра, на рассвете, — перевяжет мою ногу. А сейчас, пошли вон отсюда… и ты и она…

В коридоре они встретили слугу, прислонившегося к стене.

— Послушай, ответь мне, — спросил он Мокки шепотом, — он не собирается умереть прямо здесь? Это был бы первый случай у нас…

— Нет, обещаю тебе, — ответил саис, — он просто сильно устал, от чая ему станет лучше.

— У нас всегда кипят два самовара, — воскликнул бача. — Я сейчас же ему все принесу.

Они вошли в зал. Только одна лампа еще горела здесь. Люди и животные спокойно спали на чистом, каменном полу, каждый на своем месте.

— Судя по всему, — сказала Серех, — здешний хозяин очень работящий человек.

— О, да! — хихикнул бача, — он не старше тебя. Здесь за всем здесь следит вдова, его мать.

Мокки стыдливо и нерешительно стоял позади Серех. Теперь, когда он остался с ней наедине, его охватило жгучее нетерпение. И думая совсем о другом, он тихо спросил ее:

— Может, пойдем спать?

Она ничего не ответила. Мокки заговорил снова и фальшивый тон его голоса, подчеркивал его ложь.

— Ты, наверное, очень устала, да? Пойдем!

Юная женщина взяла его за руку и, ничего не отвечая, потянула прочь из дома.

Во внутреннем дворе караван-сарая горела лампа, помещенная над воротами. Но ее свет был слаб. Серех крепко прижалась к Мокки:

— Мой большой саис, — зашептала она, — мой большой саис, весь день я ждала этого!

Внезапно они испугались. Женский голос, громкий и строгий, разбил молчаливую тишину ночи:

— А ну-ка, прекратите немедленно!

Мокки и Серех оглянулись. В стороне от лампы они увидели узкое, длинное окно — старую бойницу. В коптящем свете факела, обмазанного бараньим жиром, возникла какая-то бесформенная фигура: завернутая в черное и в черной же накидке, которая полностью закрывала ее лицо. Виднелись только глаза. Мокки зашептал:

— Серех, это же приведение… приведение…

— Не бойся ты, — ответила она ему тихо. — Это хозяйка караван-сарая. Вдова, которая не спит.

Голос под накидкой заговорил:

— У меня не занимаются такими грязными делами! Идите отсюда куда-нибудь еще!

Мокки потащил Серех к воротам. Но на пороге, маленькая кочевница обернулась, сделала из трех пальцев знак проклятия и злых пожеланий, и пробормотала:

— Да поразит тебя чума, старая, злобная баба! Не снимаешь чадора даже по ночам? Ты просто завидуешь, старая ведьма, завидуешь молодым женщинам, которые спят по ночам с мужчиной, а не с подушкой, как ты!