Все без ума от Евы

Хмельницкая Ольга

– Столовая для рабочих, – ответил Вася, – считалось, что социалистический пролетариат не должен отвлекаться на быт.

– Красивое здание, – сказала Дарья.

Они подошли к серой стене, смутно видневшейся под сенью все еще плотной листвы. Все окна первого этажа были забраны решетками. На уровне второго этажа тянулся широкий балкон, похожий на террасу.

– Тут наверняка все под сигнализацией, – заметила Гусева.

Вася бросил на девушку веселый взгляд и достал из кармана стальные кусачки.

– Во-первых, я бывший хулиган, –

сказал он, – а во-вторых, я инженер.

Слегка поморщившись от боли в ногах и в руке, Василий влез на липу, росшую вплотную к зданию. Ветви трещали под его весом, но Юдин передвигался легко и быстро, как большая горилла.

– Жди здесь, – шепнул Вася сверху, – и смотри в оба.

Мужчина поднялся до середины дерева, раскачался на толстой ветке и перепрыгнул на террасу.

Несколько минут все было тихо. Даше опять стало холодно. Девушка спрятала руки в карманы старенького вязаного кардиганчика. В воздухе чувствовалось приближение зимы. Наверху что-то негромко звякнуло, потом дважды скрипнуло.

«Вася внутри», – подумала Даша.

Она села на корточки, оперлась спиной о ствол дерева, который почему-то показался Гусевой теплым, и принялась терпеливо ждать.

Анна забрала Васю из роддома в марте. Весна выдалась холодной, снежной, и Анечка очень боялась простудить только-только обретенного сына. Из теплого одеяльца, в которое она завернула малыша, виднелся его покрасневший от мороза носик. Анечка ехала в трамвае и плакала от счастья, глядя на личико мальчика и его живые глазки.

– Мы теперь всегда будем вместе, – обещала она ребенку.

На пороге квартиры Анну встретила взбешенная свекровь.

– Принесла ублюдка? – закричала она, топая ногами. – Добилась своего, значит?

Вася испугался и заплакал. Анечка промолчала. Она попыталась зайти в квартиру, но свекровь преградила ей дорогу.

– Неси его обратно! – завизжала мать Виктора, уперев руки в толстые бока. – С ним ты сюда не войдешь. Будешь в подворотне жить, побираться!

– Это моя квартира, – сказала Аня, – это квартира моих покойных родителей.

– Ах так? – позеленела свекровь. – Ну, ты сама напросилась.

На следующий день приехала грузовая машина и Виктор со свекровью вынесли из квартиры все, оставив только голые стены. Не осталось ни холодильника, ни мебели, ни посуды, ни штор. «Родственники» Анечки не поленились даже оббить плитку в ванной, оборвать обои в кухне и поломать плинтусы.

– Ничего, ничего тебе не оставим! – приговаривала свекровь.

Потом мать Вити подошла к детской машинке, которую Анна купила Васе накануне, и изо всех сил наступила на игрушку каблуком сапога.

– Вот вам, – мстительно сказала мать Маросейчука. – Это на Витины деньги было куплено!

Разбросав обломки машинки, свекровь обвела взглядом разгромленную квартиру и скривила лицо в довольной улыбке. На следующий день Витя сообщил Анне, что он с ней разводится… Следующие несколько лет

прошли трудно. Вася часто болел, семья из двух человек с трудом сводила концы с концами. Но сын, росший живым, добрым и веселым мальчиком, был для Анны надеждой и отрадой. Она никогда не говорила Васе, что он – приемный, но сегодня ей пришлось это сделать…

Дверь служебного хода ЗАГСа медленно отворилась.

– Заходи! – громким шепотом скомандовал Василий. – Только не слишком топай и свет не зажигай.

Даша юркнула внутрь, дрожа от холода, и оказалась рядом с Юдиным на лестничной площадке. Тут было абсолютно темно и гораздо теплее, чем на улице. Пахло пылью и бюрократизмом.

– Круто, – сказала Даша. – А где у них архив?

– Пока не знаю, – ответил Василий, – будем читать таблички на дверях. Предлагаю начать со второго этажа. К слову, должен предупредить тебя, что мы сейчас совершаем преступление. Разглашать сведения об усыновителях запрещено, взлом госучреждений – тоже дело подсудное. Я люблю свою мать и никогда не стал бы так поступать, будь у меня выбор. Тем более я бы не стал втягивать в это дело тебя.

Они поднялись по старой, выщербленной временем и ногами посетителей лестнице и пошли по коридору, стараясь не шуметь.

– Так это, говоришь, была столовая? – переспросила Гусева.

– Угу, – кивнул Юдин, – в тридцатых годах, видимо, считалось, что быт убивает любовь. Причем любовь всякую – не только к ближнему, но и к коммунизму.

– Раз это бывшая столовая, – сказала Даша, – значит, тут где-то должно быть большое-пребольшое помещение. Место, где стояли столы и проходили трапезы. Я, ожидая тебя снаружи, видела высокие окна с витражами. Думаю, пищу принимали именно там. Лучше места для архива не придумаешь.

– Логично, – кивнул Вася и хлопнул Дашу по плечу: – Молодец, хвалю.

Гусева постепенно согревалась, щеки девушки разгорелись, и ей захотелось спать. Даша потерла глаза и несколько раз широко распахнула и зажмурила веки.

Коридор закончился высокой сводчатой дверью.

– Сейчас посмотрю, нет ли тут сигнализации, – сказал Вася, подсвечивая себе мобильником.

Юдин осмотрел все провода, потом подергал ручку двери и покачал головой.

– Тут обычный замок, – сказал он, вытаскивая из кармана проволочку.

Через несколько секунд дверь распахнулась. Тихо и осторожно ступая по скрипучему полу, Даша и Вася зашли в зал и осмотрелись. Они стояли на узком балкончике, опоясывающем огромный зал на уровне второго этажа. Перила были высокими и неизящными, но в их прямой и безыскусной форме было что-то притягательное. Все пространство внизу было заставлено высокими полками, создававшими причудливый лабиринт. Из окон, украшенных витражами, падал слабый свет луны.

– Пошли, – шепнул Василий девушке, – я думаю, мы будем долго искать нужную папку. Я ведь не знаю своего настоящего имени. Только дату рождения.