Все цвета любви
Шрифт:
Что, по Вашему мнению, опаснее: прервать беременность или вынашивать ребенка? Вы знаете мою историю: два года назад у меня, на третьем месяце случился выкидыш. Сейчас идет второй месяц; думаю, должно быть проще. Я все равно не понимаю, почему доктор Пратт советует мне родить ребенка. Меня пугает, что младенец может унаследовать мои болезни. К тому же вряд ли мне хватит сил, чтобы перенести беременность… Я боюсь за свое здоровье.
Она отложила карандаш в сторону и перечитала на-писаное. О чем она только думает! Беременность в таких условиях. И где она будет рожать ребенка? Здесь, в Детройте, где она совершенно одна? Без поддержки матери и сестер? Или она собралась беременная ехать
Через несколько дней пришел ответ от доктора Эло-эссера. Дрожащими пальцами Фрида вскрыла конверт и прочитала письмо, стоя в дверном проеме. Ее глаза лихорадочно искали роковые слова. Вот они. Как она и предполагала, врач просил Фриду немедленно прервать беременность. Он уже отправил коллеге зашифрованное послание, ведь аборты были запрещены.
Фрида еще раз перечитала письмо.
«Я не могу последовать вашему совету, дорогой Лео, — подумала она, — Хотя я знаю, что вы, скорее всего, правы».
Она уже твердо решила, что не будет делать аборт. Ей стало лучше, силы вернулись, а тошнота отступила. Да, она родит этого ребенка.
Когда вечером Диего вернулся домой, она сообщила ему о своем решении.
— Для тебя это слишком опасно. Посмотри на себя, ты таешь на глазах! Не двигаешься, не выходишь на свежий воздух…
— С этого момента я буду о себе заботиться, — пообещала Фрида. — Но, может быть, ты постараешься проводить больше времени рядом рядом со мной? В конце концов, это и твой ребенок. — Она смотрела на мужа с вызовом.
— Мне младенец сейчас некстати. По ряду причин. Это твой выбор. А мне нужно работать.
С этими словами Ривера вышел из комнаты. Половицы под его тяжелыми шагами гнулись и скрипели.
Фрида проводила мужа яростным взглядом.
На следующий день на пороге их маленькой квартиры появилась Люсьенн Блох с раскладушкой. Ее попросил об этом Диего: он волновался за жену.
Фрида была счастлива, что теперь не придется днями напролет сидеть одной. Ведь, несмотря на твердое решение оставить ребенка, иногда она ощущала парализующий страх перед будущим.
Между тем жара в тесной квартире становилась невыносимой. Температура не опускалась весь день и, судя по прогнозу погоды, не собиралась снижаться в последующие восемь — десять недель. Фрида приходила в отчаяние. Спастись от жары можно было лишь в прохладной ванне. Поэтому она несколько раз в день бегала за водой, а потом часами сидела в ванне. Ей даже не хватало сил открыть глаза. Люсьенн сомневалась, что такие водные процедуры благотворно скажутся на ребенке.
— Ты хотя бы не прогуливай приемы у доктора Пратта, — попросила она.
— Эти американские дома как печки, — пожаловалась Фрида. — Причем работают они гораздо лучше, чем электроплиты на кухнях!
Она захлопнула за собой дверь в ванную комнату, с блаженным вздохом скользнула в прохладную воду и закрыла глаза. Она знала, что порой бывает несносна. Люсьенн изо всех сил старалась помочь, а она часто грубила ей. И Диего тоже. Но ей было страшно. Фрида подозревала, что с ребенком не все в порядке. Вот почему она не ходила к доктору Пратту: ей хотелось как можно дольше лелеять мечту о материнстве. Вдруг ее пронзила тянущая боль в животе. Фрида вздрогнула, и вода выплеснулась за бортик ванны. За последние дни у Фриды случались недомогания, но сейчас все было по-другому: боль была гораздо сильнее, а еще… Фрида открыла глаза: в воде расплывалась красная струйка. Художница зажала ладонью рот, чтобы не закричать. У нее вырвался лишь глухой жалобный
Люсьенн ворвалась к ней, помогла выбраться из ванны и уложила в постель.
— Позвать врача?
— Нет, все пройдет. Доктор Пратт говорил, что легкое кровотечение допустимо.
К вечеру кровь действительно остановилась.
— Доктор Пратт говорит, что такое действительно случается, — попыталась она успокоить Диего, когда тот вернулся домой с работы. Но и сама в это слабо верила.
— Оставайся в постели, — приказал Диего. — Тебе надо отдохнуть.
— Посиди со мной! — взмолилась она. — Расскажи, чем ты сегодня занимался.
Лицо Риверы просветлело.
— Помнишь, как мы ходили на заводы Форда? Туда, где производят восьмицилиндровые двигатели. Так вот, это станет центральным сюжетом северной стены. А сверху я размешу аллегории различных народов, которые живут и работают в Америке. У одного только Форда сто тысяч сотрудников. В нижних панелях я изображу символы различных наук: химии, фармацевтики и так далее. А самое главное, производства стекла. Ты ведь знаешь, что там делают собственное безопасное стекло. А потом начинается настоящая сборка, когда устанавливают двери, кузов и так далее. И повсюду монтажники и рабочие. Я задействую своих ассистентов и кое-кого из рабочих в качестве моделей. Я уже обо все договорился. Помнишь того мексиканского парня с огромным гаечным ключом в руке? Его зовут Энрике, и он из Оахаки. Он сражался за Сапату и приехал в Детройт три года назад, потому что в Мексике его жизни угрожала опасность. Я изображу его профсоюзным лидером: Энрике просто рожден для этой роли. Что скажешь? — Диего с надеждой взглянул на нее, ожидая одобрения.
Фрида с уважением вспомнила человека, который лишился дома из-за политических убеждений. Она кивнула, но думала при этом о самом Диего: «В глубине души он как тот мексиканец. Борется за свои убеждения днем и ночью. Вот почему я его так люблю и должна позволить ему рисовать. Пусть даже у него не останется времени на меня».
— Фрида? Ты меня слушаешь?
— Да, конечно…
Диего вскочил и лихорадочно зашагал по комнате.
«— Большинство рабочих я изображу либо в профиль, либо со спины. Вот так. Смотри! — Он повернулся к ней спиной и наклонился вперед, занеся правую руку над головой, будто держал тяжелый молот. — Фигуры будут исполнены достоинства. Пусть все увидят, как прекрасны рабочие. А потом я как-нибудь намекну на профсоюз автопроизводителей. Я подумывал о листовке, торчащей из кармана Энрике, или о транспаранте, или… В общем, что-нибудь изобрету. В полдень я передал предварительные наброски в Комиссию по искусству, их вроде одобрили. Так что можно потихоньку начинать приготовления, а потом… — Он резко повернулся к жене и замолк. Взгляду него изменился, стал любящим и мягким. Не переставая ходить туда-сюда, он стал тихо напевать мексиканскую мелодию и хлопать себя по бедрам, отбивая такт. Песня звучала все громче, и наконец Диего схватил с туалетного столика колокольчик из тех, что Фрида иногда пришивала к платьям, и пустил его в ход. Ривера напоминал толстого медведя, отплясывающего на арене цирка. Фрида так смеялась, что не сразу поняла: в животе снова проснулась тянущая боль.
Спасибо, Диего, — тихо прошептала она, когда муж, утомившись, рухнул рядом с ней на кровать. — Ты у меня такой милый. Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю, Фрида.
В воскресенье кровотечение возобновилось с удвоенной силой. Увидев подругу, Люсьенн пришла в ужас.
— На тебе лица нет. Пойду позову врача.
Фрида слышала, как в соседней комнате Диего звонит по телефону и что-то кричит в трубку. Она опустилась на пол и прижала руки к животу, словно пытаясь защитить ребенка, но уже понимала: он обречен. Возможно, и она умрет вместе с ним, даже не завершив начатые картины. Новый приступ боли заставил ее согнуться пополам. Скорее бы все это кончилось!