Все цвета любви
Шрифт:
— Я же говорил, мы с тобой обязательно поедем в Америку. Сначала в Сан-Франциско, а однажды и в Нью-Йорк. Вот увидишь, — торжествующе заявил Диего:
Мечта Фриды стала реальностью. Сердце у нее трепетало от предвкушения, когда она спускалась по трапу в аэропорту Сан-Франциско. Она глазела по сторонам, жадно впитывая в себя чужие ландшафты.
Но Гринголандия оказалась другой — не такой, как ей представлялось. Земля, которая издали казалась золотым слитком, при ближайшем рассмотрении пестрела ржавыми проплешинами. Некоторые города напоминали мексиканские, но большинство разительно отличалось. Небоскребы и огромные промышленные предприятия, заслоняющие горизонт, сумасшедшее движение на дорогах, непонятный и чуждый образ жизни.
«Здесь изображена я, Фрида Дало, с моим любимым мужем Диего Риверой. Я написала этот портрет в прекрасном городе Сан-Франциско, штат Калифорния, для нашего друга мистера Альберта Бендера, в апреле 1931 года». Фрида сделала шаг назад, все еще сжимая в руке кисть.
На самом деле особой необходимости в подписи не было: они с Диего узнавались с первого взгляда. Художница работала над портретом все последние недели. Картина, по ее меркам, получилась довольно большой, почти четыре метра высотой. Она сделала еще один шаг назад и наткнулась на батарею деревянных рам, которые Диего поставил у стены. Фрида тихо выругалась. Студия Ральфа Стэкпоула была достаточно просторной, и тем не менее художница едва находила место для своих рисовальных принадлежностей, потому что Диего занял все пространство, хотя сам работал не здесь, а в столовой биржи. Здесь он хранил предметы, служившие ему источником вдохновения: кое-что из мебели, фотографии, инструменты, запчасти машин, фрукты и цветы, которые рано или поздно начинали гнить, распространяя ужасную вонь, игрушечные самолетики, теннисные ракетки, парики, украшения, оловянный лоток для промывки золотого песка и навигационные инструменты… Фрида уже давно оставила попытки понять, что именно муж приносит и зачем. Воображение Риверы было почти неисчерпаемым, и он собирал вокруг себя тысячи вещей, чтобы изобразить их на фресках.
Она ткнула кистью в себя и Диего. «Голубка и слон, — подумала она. — Мама была права». Диего был на целую голову выше нее; широкий ремень, которым он подпоясывался, находился на уровне ее груди. На портрете он был в костюме из плотной ткани и огромных рабочих ботинках, а Фрида словно парила над землей рядом с ним. Ее маленькие ножки выглядывали из-под зеленого платья с пышным воланом по подолу. Диего держал ее за руку, как отец — маленькую дочурку. В другой руке у него была палитра. Фрида куталась в ярко-красную шаль с бахромой, а шею украшало нефритовое ожерелье с кулачком.
Призадумавшись, Фрида повертела кистью. Надпись с посвящением Альберту Бендеру над головами пары выпадала из общей композиции. Тогда у художницы возникла идея. Несколькими мазками она изобразила голубя, который держал в клюве полотнище с посвящением. «Что-то я переборщила с пропорциями. Диего получился крупнее, чем на самом деле, я же, наоборот, чересчур маленькая, — подумала она. — Рядом с ним я выгляжу ребенком. И почему это у него одного в руке палитра? Наверное, подсознание подшутило надо мной и я перенесла на холст ту разницу между нами, которая меня всегда беспокоила. Но я не хочу быть такой».
Она снова взялась за кисть и закрасила шаль, при этом добавив к зеленой юбке побольше пышности, как будто под ней было еще несколько юбок. Затем художница нарисовала шаль заново. «Как доспехи. Так-то лучше, — удовлетворенно заключила она. — Теперь я похожа на женщину, пусть и довольно хрупкую. Может, пририсовать еще цветок или бант, чтобы казаться чуть выше?» Она принялась за прическу. Сегодня
— Фрида, Фрида, ты где?
Он распахнул дверь, вошел и неловко застыл. Небольшая студия словно стала еще меньше. Подойти к жене Ривера не мог, потому что проход был завален рамами.
— Что ты тут делаешь?
Вздохнув, Фрида опустила кисть в стакан с водой. Образ, который был у нее в голове минуту назад, исчез. Она знала, что бесполезно просить Диего подождать, пока она не допишет задуманное. Сам-то он на лесах постоянно отвлекался: то подойдет ассистент с вопросами, то нужно дать указания рабочим, то появятся друзья и почитатели таланта Диего. Но у Фриды так не получалось. Ей требовались тишина и погружение в картину. И пространство.
— Иду, — отозвалась она, бросив полный сожаления взгляд на картину. Портрет очень точно отражал их отношения: Диего занимал центральное место в ее жизни, а все остальное было на втором плане.
— Ну, чем ты сегодня занималась? — спросил Ривера спустя какое-то время, когда они сидели друг напротив друга за кухонным столом. — Я скучал по тебе на работе.
— Я рисовала, — ответила она, — потеряла счет времени. Не хочу заставлять мистера Бендера долго ждать обещанную картину.
Ей хотелось отблагодарить Альберта Бендера, который помог Диего приехать в США и нашел ему заказ.
— Он будет счастлив.
Фрида склонила голову. Ей было непросто находить время на живопись. Слишком часто что-то случалось она отвлекалась, а потом желание и вдохновение исчезали. И это было связано со сменой обстановки. То, что она сейчас называла своей студией, по сути, представляло собой убогий угол в захламленной комнате. Ей же требовался простор, большое помещение, где она могла бы сосредоточиться и не отвлекаться на посторонние вещи. С другой стороны, она была нужна Диего. Они приехали в Сан-Франциско, потому что Ривера получал здесь заказы и зарабатывал деньги для них обоих.
Вопреки всему, она все же поставила в студии свой мольберт. Ее радовало, что представилась возможность написать картину для Альфреда Бендера. Но, работая над портретом, она невольно осознала, насколько велика разница между ней и Диего. Живопись часто помогала Фриде разобраться в себе и своей жизни.
Ей нравился Сан-Франциско, но она скучала по друзьям и семье, особенно по отцу, Матите и Кристине. И по партийным товарищам, которые стали для нее родными. Фрида не завела здесь настоящих друзей, только поклонников и тех, кто рассчитывал, что она замолвит за них словечко перед Риверой. К тому же Фрида слишком плохо говорила по-английски, чтобы вести светские беседы и включать свое очарование, американские женщины были ей чужими. Она находила их поверхностными и довольно непривлекательными. Чувствуя на себе их пренебрежительные взгляды, она еще плотнее закутывалась вребозо и шуршала юбками. Традиционные мексиканские платья, огромные серьги и ожерелья стали для Фриды своего рода доспехами. Как и пышная зеленая юбка, которую она изобразила на картине для Альберта Бендера.
Занятия живописью также позволили ей понять, какое огромное подспорье и утешение заключает в себе искусство. Рисуя, она забывала, что семьи и друзей нет рядом. А если работа спорилась, Фрида испытывала глубокое удовлетворение. Она физически ощущала, что создает своими руками нечто новое. Когда наступала ночь, художница отправлялась спать в предвкушении нового дня, чтобы утром снова взяться за кисть.
Вручая картину Бендеру, Фрида светилась от радости и гордости.
— Мне очень нравится! — похвалил Бендер. — Повешу ее на самом видном месте и расскажу о вас каждому, кто захочет узнать, чье это полотно. — Он еще раз внимательно оглядел картину. — Я никогда не расстанусь с ней. Как подсказывает мой опыт, это начало чего-то великого.