Все демоны моего мужа
Шрифт:
Воспользовавшись тем, что Генрих продолжил светскую беседу с Ануш, я со всей силы ударила его ещё раз осколком. На этот раз по руке, которую он протянул было в сторону Ануш. Она громко и одновременно с рычанием Генриха вскрикнула:
— Держи крепко, куйр!
И в воздух, за который я все ещё держалась, через голову Генриха тут же полетела небольшая вещичка, а через долю мгновения я держала в руке знакомый кулон. В тот же миг через мою ладонь пошли уже знакомые мне теплые волны, но быстро, несравнимо быстрее, чем в Доме Невесты. Они несли уже не томное покалывание и телесную истому, а ощущение, словно через меня устремился холодный огонь. Он опалял всю мою душу, но тут же
Демон вместо того, чтобы отобрать у меня кулон, вдруг забился в истерике, закружился на месте, стал съеживаться, скукоживаться и вдруг тоненько и душераздирающе завыл. Но у меня не было к нему ничего, кроме невероятного презрения и брезгливости. Незнакомые слова заполнили меня, и я вдруг стала выкрикивать что-то ужасное, но до конца и сама не понимала, что я кричу. Не от кулона, нет, уже от меня во все стороны плескались искры холодного огня, и когда они попадали на Генриха, он пронзительно вскрикивал, съеживался и старался отползти от того, что в данный момент стало мной. «Это честно, — подумала я сама, — потому что сейчас на равных!». Хотя, конечно, не совсем на равных был этот бой. То, что рождалось во мне, было гораздо старше, сильнее, могучее, яростней и меня, и этого забулдыги-демона.
От света, безжалостно заполнившего всю комнату, ожил Шаэль. Он с трудом протянул руку и преградил дорогу Генриху, готовящемуся сбежать. Теперь уже Ануш стояла в каком-то странном трансе, словно держала происходящее на своих не таких уж могучих плечах.
Демон упал под напором Шаэля. Я подошла к нему. И что-то спросила на незнакомом мне языке. Генрих кивнул и заплакал. По детски, размазывая слезы по лицу. Слезы мешались с кровью, которой было перепачкано его горло и руки. Малиновый цвет и крови, и глаз сгущался, терял чистоту и прозрачность, становился больным и несвежим.
Генрих, подняв на меня умоляющий взгляд, в котором блестели слезы, о чем-то горячо начал просить.
— Нет, — обессилено шепнул Шаэль, но я его услышала. — Здесь нет твоего мужа. Совсем нет.
И тогда то, что набрало силу во мне, подняло руку с кулоном. Впрочем, я чувствовала, что кулон совсем был не нужен, чистая сила шла уже от моего собственного холодного света, даже не нужно было и руку-то поднимать. Скорее всего, это был просто красивый жест. Сила во мне могла просто пожелать, и она пожелала. Огонь прошел сквозь рыдающего Генриха, который тут же завизжал, волосы у него на голове стали дыбом, кожа истончалась на глазах. Демон горел в чистом холодном огне, что был полной противоположностью огню адову. И когда от него не осталось ровным счетом ничего, я почувствовала невероятную усталость. И тут же отключилась. Совсем. Даже не слышала звука своего падения.
***
Сквозь сон упрямым речитативом доносятся незнакомые чуть гортанные слова. Ощущение, что они произносятся не речевым аппаратом, а исходят из недр неземного существа. Слова, как надоедливые мухи, лезут в мой сон и назойливо вытягивают из блаженного состояния. Сон очень приятный. Из тех, что ещё долгое время сладким послевкусием разбавляют серые будни. Что-то из Древнего Египта. Странно, но мне нравится. Словно наконец-то попала домой. Вырвалась из того состояния, когда вдруг на собственном диване в собственной квартире мелькнет
Оказывается, что я, которая не совсем я, карабкаюсь на огромную, выжженную солнцем каменистую гору. Взбираться тяжело, но надо. Это не тяжелое, безнадежное «надо», а «надо» несколько даже веселое, залихватское.
— А вот так! Надо мне! — говорю сама себе я, которая не совсем я, и карабкаюсь дальше.
На самой вершине замечаю все в том же припадке странного веселья, что на меня смотрит огромный, только что открывшийся глаз, и понимаю, что покоряла я не горные вершины, а огромного дракона, который спал, наверное, здесь не одно столетие.
— Ух ты, — думаю, и на этом самом интересном месте в мой сон начинают вонзаться чужие слова, делая в нем все новые и новые прорехи. Когда от сна остается только ветхая, вся дырявая тряпочка, которую я из последних сил пытаюсь удержать, приходится открывать глаза.
Лежу на полу, и мне не то, чтобы больно, а как-то очень устало. Я устала. Когда? Кажется, совсем недавно произошло что-то странное. Пытаюсь пошевелить рукой, но тут же издаю протяжный неожиданный стон. Мышцы от каждого даже чуть заметного движения ломит так, словно я, пролежав всю зиму на диване, поедая халву в шоколаде, вдруг решила накануне посетить тренажерный зал и перезанималась на всех снарядах сразу. Даже не так, а гораздо сильнее. Я опять закрываю глаза, потому что толку от них все равно нет. Только пляшут какие-то серо-зеленые пятна, когда пытаюсь что-то рассмотреть в окружающем пространстве.
Кто-то кладет прохладную ладонь мне под затылок, помогает чуть приподняться. Я опять непроизвольно пищу, потому что на полноценный крик у меня сил не хватает. У моих губ оказывается теплый отвар, он пахнет очень приятно, и я делаю маленький глоток.
— Ещё немного, сестра, ещё....
Я пью маленькими глотками то, что мне так настойчиво предлагают, и чувствую, что с питьем в меня входит постепенно энергия. Когда в следующий раз пытаюсь поднять ресницы, пусть не очень резко, но вижу комнату, а не бестолковые пятна. Комната кажется мне знакомой. Обзор тут же заслоняет лицо какой-то женщины. Она смотрит мне в глаза внимательно, и почему-то одновременно с любовью и ненавистью.
— Ты смогла, сестра, — говорит мне через придыхание женщина, и я вспоминаю, что её зовут Ануш.
— Ануш.... — выдыхаю я, а на вдохе опять глотаю пробуждающий к жизни напиток.
— Молодец, — радуется она, но как-то опять со злостью в голосе. — Сколько пальцев?
Лицо исчезает, а вместо него появляется пухлая пятерня.
— Пять, — удивленно сообщаю я.
— Слава тебе, Дева! — вздыхает Ануш, и в тот же момент я чувствую, что она мягко кладет мой затылок опять на что-то твердое, и почти выпитый стакан убирается от моих губ.
Ануш произносит несколько слов на непонятном языке, и совсем выходит из поля моего зрения.
Я пытаюсь приподняться самостоятельно, и у меня это получается. Теперь в видимый мной ракурс попадает знакомая комната, и я вспоминаю....
— Ануш! — сиплю я настолько громко, насколько у меня это получается. — Ануш, где Влад? Где Генрих? Где Шаэль?
Откуда-то сбоку доносится шорох, и я с усилием поворачиваю голову на этот звук. Ануш склонилась над диваном, на котором лежит .... Шаэль? Влад? Мне не видно с пола, и я делаю ещё одну попытку приподняться, как можно выше.