Все девушки любят опаздывать
Шрифт:
— Викочка, как ты выражаешься? — пристыдила младшую дочку наша общая мама. — Что о тебе подумает Андрей Казимирович?
— Я думаю только о Юленьке, — впервые подал голос Ткач и сделал пару шагов к моему ложу. Но ему не повезло. Папа спросил Викторию, посетила ли она парижские музеи, и разговор опять уплыл в другое русло.
— Что ты, когда бы я шарилась по музеям?! — искренне удивилась сестрица. — Говорю же, мы летали буквально на три дня. Жили в отеле около Монмартра, вечерами тусовались возле Сакре — Кер…
— Неужели даже в Лувр не сходили? — поддержала папу Лиза.
— Господи, ну заехали мы в этот Лувр, — отмахнулась
— Вот я про Джоконду, про Мону Лизу, и хотела спросить… — смущенно призналась медсестра.
— Я тебя умоляю! — Вика расправила пальчиками оборки на блузке. — На кого там смотреть?! В Галери де Лафайет гораздо интереснее. Там такой фарш! Bay! Я просто обтекала!.. Но все дико дорого, сразу предупреждаю.
— Не знал, что в Галери де Лафайет продают продукты, — изрек папа. — Вплоть до фарша.
— Фазер, извини, конечно, но фарш — это значит самое — самое, самые стильные тряпки, понимаешь? — снисходительно просветила родителя наша артистка. — Если бы вы видели, какую я себе отхватила сумочку от Живанши! Обалдеть, клянусь!
— Сумочка, — цепенея, повторила я и поперхнулась, потому что в горле вдруг пересохло. — Моя сумочка осталась в сарае… там, где убийца…
— Нет, Юленька, твоя сумочка у меня, — возразил Андрей, наконец — то преодолевший ненормальную для взрослого мужчины робость.
— Ой, доченька, ты же не знаешь самого главного! Что бы мы делали без Андрюши? Не представляю, — вскочила со стула мамочка. — Он просто герой! Он разыскал ту жуткую бомжиху, которая тебя напугала и отобрала сигареты, нашел твои следы в том кошмарном гадючнике!.. Господи, ну зачем ты от него убежала, не понимаю?! И для чего ты куришь, дочка?
Мама расплакалась, и мне пришлось пообещать, что я обязательно брошу курить. Ткач подошел ко мне вплотную и, кусая губы, спросил:
— Ты простишь меня, фрекен?
Мама опередила меня с ответом, пылко воскликнув:
— Ну за что вас прощать! Боже мой! Оставьте! Да вы святой человек, Андрюша! Это наша Юля слишком сумасбродная!.. Остальные — дети как дети, но моя средняя дочь… постоянно что — то выдумывает, постоянно витает в своих фантазиях. — Она высморкалась и обратилась ко мне: — Дочка, если бы не Андрей Казимирович, и дворника никогда не поймали бы, и шайку самогонщиков не разоблачили бы. Он всю милицию города поднял на ноги!
— Лидочка, довольно, — укротил мамин пыл отец. — Не думаю, что сейчас время бередить душу нашей Юленьке воспоминаниями. И не вижу ничего дурного в том, что она фантазирует. Пусть мечтает! Если бы все люди были практичными и прагматичными, человечество бы измельчало, выродилось в биологических роботов.
— Совершенно с вами согласен! — воскликнул вознесенный мамой до небес Ткач.
— Все хорошо, что хорошо кончается, — устало подтвердила я. — Дворника поймали, с Андреем Казимировичем познакомились…
— Да, познакомились, но было бы лучше, если бы знакомство произошло при других, не столь экстремальных обстоятельствах! — не удержалась от укоризны мама.
Я сама не заметила, как уснула. А может, это не сон, а райское блаженство свалилось на меня на земле, на больничной койке. Удивительное состояние: ничто меня не беспокоило, мышцы расслабились, на сердце снизошла благодать, потому что все, кого я любила
…К сожалению, блаженство быстро улетучилось, непрерывно испытывать эйфорию еще никому не удавалось. В первые дни мне постоянно вводили сильные обезболивающие и транквилизаторы. Бронхи держали инъекциями, легкие — тоже, на обмороженные участки тела накладывали компрессы. Я просыпалась во время врачебных манипуляций, видела дорогие, заботливые лица — и снова погружалась в теплый сон, в ласковую беспечность. Затем дозы лекарств сократили, повязки сняли, и начались мои страдания. Кожа шелушилась, слезала струпьями, зуд не давал спать. Дышать было трудно, пища казалась невкусной, как отрава. Всеволод перед отъездом в Канаду купил мне очки в нейтральной металлической оправе. Я надела их, посмотрела на себя в зеркало — и мне захотелось повеситься. Физиономия моя сделалась неузнаваемой, чужой, отталкивающей. Глаза, обведенные темными кругами, глубоко запали, щеки покрылись гадкими пятнами, похожими на лишаи, розовый кончик носа напоминал свиной пятачок.
— Вот что ты сутками сидишь в палате? Сам же говорил: перед Новым годом дел невпроворот! — накинулась я на Андрея.
— Сегодня седьмое ноября, выходной день, — попытался оправдаться он.
— Все равно, иди домой, к маме, — попыталась я избавиться от Ткача.
— Мама тебе прислала протертую клюкву. — Андрей вытащил баночку и терпеливо улыбнулся. — Очень полезно. Будешь?
— Ничего не хочу! Уходи!
— Значит, ты меня не простила… — вздохнул Ткач. — Но я опоздал буквально на пять минут! Если бы ты сумела отвлечь своего псевдодворника Бухменко всего на пять минут, он бы не успел столкнуть тебя в реку!..
— Это уже не важно, — призналась я прежде, чем замолчать наглухо и надолго. Я не стала объяснять Ткачу, что стесняюсь своей обезображенной внешности. Рядом с ним — здоровым, чистеньким, франтовато одетым — я ощущала себя прокаженной. И в этом никто, кроме меня самой, не был виноват, ведь не Андрей связался с папарацци, не он упорно совал нос куда не требуется, не он напридумывал следователей, донимающих неприятными расспросами.
Ткач, уязвленный моим молчанием, удалился. А проблема осталась: я ни с кем больше не могла общаться. Ни с Санчо, лежавшим в палате этажом ниже и приходившим по три раза за день, ни с Лизой, ни с Андреем, ни с родителями. Дошло до того, что я совсем потеряла сон и аппетит, вздрагивала при появлении докторов, похудела на восемь килограммов. Сброшенный вес не радовал, как и все остальное. Если прежде я любила солнечные дни, то теперь ждала наступления ночи, когда никто на меня не смотрит.
Депрессия пожирала меня вместе со стаей других подобных ей неврастенических диагнозов. Я тонула без воды, вдалеке от реки…
Выход нашла мама — она привела психотерапевта. Не буду рассказывать об унизительных сеансах гипноза, тягостном, изнурительном копании в подсознании. Важен результат — лечение подействовало. Я точно запомнила дату своего исцеления: в воскресенье, двадцать первого ноября, мне страстно захотелось вымыться, сделать прическу, накрасить глаза и уйти из больницы в вольный мир. Захотелось пройтись по улице, полюбоваться чистым, искрящимся снегом, прийти домой, заварить крепкий чай и выпить его из красивой фарфоровой чашки. Да мало ли на свете благостных занятий?.. Столько всего интересного! Надо только понять, куда ты стремишься доплыть.