Все девушки любят опаздывать

Ульянина Ирина Николаевна

— Юль, пойдем покурим? — подалась навстречу мне Сизикова.

— Я не курю, бросила, — сказала я с грустью, не имеющей никакого отношения к расставанию с сигаретами. Грустно сознавать, что важная страница твоей биографии перевернулась безвозвратно. Никогда уже мне не ходить по этим коридорам, не читать резюме, не встречаться с поклонниками Илоны Карловны…

Девчонки проводили меня до выхода, наговорили на прощание кучу добрых пожеланий. Если бы пожелания частично исполнились, я бы стала самой счастливой на грешной земле! Но

пока счастье подменялось бытовой морокой. Всю дорогу в метро я усиленно ломала голову над тем, как выложить плохую новость папе с мамой. Ничего убедительного не придумалось. В переходе станции «Площадь Маркса» я остановилась возле пары слепых — мужчины и женщины. Они почти каждый день здесь выступают: он играет на баяне, она под его аккомпанемент поет красивым, мягким, грудным голосом. Почему бы не послушать?

За окошком света мало, Белый снег валит, валит, А мне мама, а мне мама Целоваться не велит, —

с исповедальной задушевностью выводила певунья.

На самом деле песня звучала несколько нелепо: женщине давно перевалило за сорок лет, какая мама ей указ? А я чуть не прослезилась. По чистой, юной интонации незрячей певицы чувствовалось, что она молода и ей действительно хочется целоваться. Да, девушка — это не возраст, это состояние, обусловленное влюбленностью и свежестью чувств!..

Я положила в раскрытый футляр баяна пятьдесят рублей и, вздыхая, пошла дальше. Возле метро раскинулся елочный базар, в воздухе пахло смолкой, хвоей, скрипучий от морозца снег покрывали зеленые иголки. Конечно, неплохо было бы купить пихту, внести в дом атмосферу праздника, но денег осталось в обрез. Как говорила одна санитарка из больницы про свою зарплату: «Шиш, да маленько».

Во дворе меня ждал «сюрприз»: Александр Анисимов.

— Мерзну — мерзну тут, — накинулся он. — Где тебя черти носят, Юленция?

— О, мой друг папарацци, и тебя выпустили?!

Я одной рукой приобняла его, чмокнула в холодную, щетинистую щеку и побранила за то, что он не удосужился побриться.

— Спроси еще, почему я опять к тебе приперся… — засмеялся он.

— Чего там? Приперся, и ладно, — отмахнулась я. — У меня как раз борщ есть, правда, он позавчерашний, но вполне съедобный. Будешь?

— Борщ? У тебя? О, какой прогресс!.. — потрясенно пробормотал Саша. — Но лично я по горло сыт проблемами!

— Слушай, старый ворчун, прекрати бодаться! — попыталась я урезонить фотографа. — Можно подумать, у тебя одного проблемы. Я, между прочим, осталась безработной, нищей и брошенной… Представь себе, мой поклонник Андрей Ткач решил жениться на Илонке, и у них свадьба в следующую пятницу, — пожаловалась я.

— Свадьба — это туфта, — заявил гость. — Меня со съемной квартиры выперли. Хозяйка — скотина! Требует, чтобы я рассчитался

сразу за три просроченных месяца, грозится мои вещи в подъезд выкинуть. А где взять башли? Я ведь не Крымов, чтоб он сдох!..

— Перестань, тошно слушать, как ты ругаешься. — Пройдя на кухню, я поставила кастрюлю на плиту. — Лучше пойди вымой руки.

Гость не желал ни замолкать, ни мыть руки, он вещал о себе, дорогом, без остановки и стучал по столу грязным кулаком так яростно, что плетеная хлебница подпрыгивала:

— Куда ни кинь, везде клин!

— Остынь, Санчо. Держи мечту в кармане, — поделилась я с ним умным советом.

— «Мечту-у», — презрительно передразнил он. — Мечтательная ты наша!.. Я вот тоже мечтал срубить бобов, а что вышло?

— Ну, деньги — это как — то мелковато для мечты, — засомневалась я. — Деньги надо просто зарабатывать, чего о них мечтать?

— Можно подумать… — засомневался Саша, но потом согласился. — Нет, разумеется, я не настолько конченый, чтобы заклиниваться на деньгах! Всегда мечтал стать классным фотографом, фотохудожником… У бати в детстве постоянно камеру выпрашивал, он подарил мне простенькую «Смену», когда я в первый класс пошел. Тем фотиком, помню, до десятого класса щелкал всех подряд: кошек, бабушку, пацанов, горы.

— Где ты горы — то взял? — задала я отвлекающий вопрос, втайне радуясь, что Анисимов постепенно отмякает, и поставила перед ним полную тарелку.

— Так я же на Алтае родился, в Ташанте, рядом с монгольской границей. Мать и сейчас там живет… У нас знаешь какая природа? Закачаешься! — воскликнул папарацци, хватаясь за ложку. Ел он, вопреки уверениям в сытости, не просто охотно, а с жадностью. Но и рассказывать успевал. — Мои снимки на всех школьных конкурсах побеждали, их и на городские, и на зональные выставки отбирали. А в армии мне вообще цены не было: стенгазеты ко всем праздникам оформлял, ребятам крутые дембельские альбомы заделал.

— Молодец, — машинально кивнула я, утомленная Сашкиным криком и похвальбой.

— А после армии подался я в Бийск, устроился в газету, пахал сразу на несколько изданий. Крутился так, что мама не горюй! На одном чистом искусстве далеко не уедешь, только этот конь Кирюха мог себе такое позволить.

— Какой Кирюха? Не Золотарев ли?! — уточнила я.

— Он, собака.

— Так вы знакомы? — едва не свалилась я под стол от неожиданного открытия.

— Естественно, знакомы, мы же земляки: он тоже родом из Ташанты, мы в соседних домах жили, но в детстве особо не дружили: Кирка намного старше. Знаешь, как его предки гордились тем, что их сын в архитектурном институте учится? Там все стены в хате от полотка до пола картинами увешаны!.. А дед у Золотарева — шаман, любые болезни исцеляет. Кровотечение может остановить, сотрясение мозга выправить. Он и дождь умеет вызвать, и солнце. Колдун! Кирка весь в него. Околдовал меня, сманил в Новосибирск.