Все девушки любят опаздывать
Шрифт:
О чем еще было разговаривать? Я поняла, что правосудие не свершится никогда. Но надо было жить дальше и сохранять здравый рассудок. Хватит, сколько можно?! Как это там у Шекспира?.. «И долго мне, лишенному ума, / Казался раем — ад и светом — тьма».
Двадцать третьего декабря дал о себе знать Андрей Казимирович Ткач. Он позвонил в двенадцатом часу ночи, наглость, если разобраться!..
— Дорогая Юленька, моя ненаглядная, нежная фрекен Жюли, — начал он выспренне, торжественно. — Поздравляю тебя с наступающим
— Да никакая я не полька, Андрей!.. — усмехнувшись, призналась я. — Но тебя я тоже поздравляю с наступающим… бракосочетанием.
— Ах, фрекен! Не сыпь мне соль на раны!.. Все так глупо вышло… — засуетился Ткач. — И виновата в этом только ты. Почему ты меня отвергла?! Я был подавлен, разбит, унижен. Я был так несчастен!.. В ту трудную минуту лишь мама и Илоночка были рядом, они оказали мне моральную поддержку.
— Я рада за них, — хохотнула я.
— Не язви, Юлия, тебя это не красит! Дай мне сказать! Я долго боролся со своей любовью. Я готов был… да я и сейчас готов тебя простить, Жюли!
— Это как? — ничего не поняла я.
— Одно твое слово, и свадьбы не будет! — патетически воскликнул Ткач.
Конечно, мне хотелось отомстить Каркуше, но что — то горькое сжало горло, и я ответила:
— Нет уж, Андрюшенька. Умерла так умерла.
— Но мы же с тобой останемся друзьями, фрекен? — попытался смягчить ситуацию Андрей.
— Не знаю. Вскрытие покажет, — безразлично ответила я и положила трубку.
Меня потряхивало от нервного возбуждения, и сердце колотилось так, будто я убегала от стаи волков. Но, положив трубку, я испытала чувство, схожее с удовлетворением. Конечно, звонить в полночь накануне свадьбы — неслыханная наглость. Но если бы Ткач не позвонил, было бы гораздо хуже…
…Нежданно — негаданно католическое Рождество и для меня обернулось праздником. В полдень, когда я, наряжая елку, мастерила, как маленькая, гирлянду из цветной бумаги, нагрянул Санчо, от которого целую неделю не было ни слуху ни духу.
— Юленция, пляши!
— Угу, сейчас…
— Ты себе не представляешь, как была права, когда говорила «держи мечту в кармане»! Сегодня мы с Лизкой пошли в банк…
— Решили грабануть банк? — вздрогнула я от предвкушения новых приключений. — Правильно, чего мелочиться: возиться с каким — то компроматом!
— Оставь свои подколки! — торжественно провозгласил Санчо. — Мы были в муниципальном банке, где у меня открыт счет. Хотел снять последние копейки, а оказалось, бабла — то немерено! Две тысячи пятьсот восемьдесят восемь долларов!
Я опустилась на диван:
— Откуда?
— Юленция, ты не поверишь, то информационное агентство со мной рассчиталось!.. Ну как? Я тебя удивил? Согласись, напрасно ты обзывала меня недоделанным папарацци, а?
— Ой, Санчо. — Дышать вновь стало тяжело. После перенесенной пневмонии меня часто посещали приступы удушья, недаром терапевт выписал направление на прием к пульмонологу, подозревая астму. Я
— Короче, Склифосовский, мы с Лизонькой решили, что половина этих денег по праву принадлежит тебе, — сообщил фотограф. — Не считай меня свиньей, Юленция. Все я понимаю: если бы не ты, я бы давно гнил на том свете…
Александр Анисимов расстегнул карман джинсовой рубашки, купленной мной перед днем рождения тети Таси, и вынул из него свою мечту: пачечку серо — зеленых бумажек. Отсчитал тысячу триста сотенными купюрами и широким жестом протянул мне.
— Нет, оставь себе, — помотала я головой. — Тебе нужнее. К свадьбе готовиться и все такое… Не в этой же рубашке ты в ЗАГС пойдешь?! Кстати, где Лиза?
— Во дворе меня ждет. Она постеснялась к тебе подняться.
— Вот дурочка! Срочно ступай на балкон, зови ее! — приказала я.
— Возьмешь деньги? — выставил он ультиматум.
Я всю неделю питалась судаками, свеклой, морковкой и редькой, принесенными Павлом. Но запасы кончились, а голод — не тетка… Впрочем, дело было не в голоде. Человек без денег — мельче божьей коровки, у него словно руки под корень обрублены. Я поддалась искушению, но согласилась взять только одну купюру.
Вскоре мы втроем сидели на кухне и пили чай без ничего: в моем доме даже хлеба не осталось, не говоря уже о сахаре. Осмелевшая медсестра, сияя карими очами, вещала:
— Сашенька хочет устроить банкет, собрать гостей, а я мечтаю поехать куда — нибудь за границу, ведь я нигде еще не была! Съездить в Египет, там пирамиды, гробницы фараонов, теплое море и древний город Луксор.
— Да, там вечные пирамиды и вечное лето!.. Что может быть выше вечных ценностей? — Я поправила сползающие очки и настроилась на волну ее мечтаний. Да и как было не увлечься? Жизнь идет, нет, вернее, летит, как сверхскоростной самолет, а я тоже ничего еще не видела: ни Лувра, ни Луксора, ни цветущих бугенвиллей и египетских ночей…
— Елизавета, тебе не кажется, что мы засиделись? — прозрачно намекнул своей невесте удачливый папарацци.
— Ой, извини, Сашенька! Пойдем, конечно!
Влюбленная сестра милосердия вспорхнула с табуретки, они мигом оделись и отчалили. А сто долларов остались… Я не стала терять время на мытье чашек. Переоделась, сменила домашнюю футболку на свитер и джинсы. Застегнула шубу, сунула в карман ассигнацию и захлопнула за собой дверь.
Над улицей висел снегопад, и я невольно замурлыкала: «За окошком света мало. Белый снег валит, валит. А мне мама, а мне мама целоваться не велит…» И опять от этой песни на глаза навернулись слезы, хотя моя мама была отнюдь не ханжой и ярой противницей поцелуев… Я добежала до обменного пункта валюты, получила рубли и поспешила в книжный магазин на улице Ватутина, поскольку непрочитанных книг в квартире больше не осталось. На двери висело объявление: «Требуются кассир, продавцы, уборщица».