Всё хоккей
Шрифт:
— Привет, мой дружок. Ну, Мишка, покажи этому чистюле, на что ты способен, — она кивнула на стаканчик.
Мишка чинно приблизился к сугробу, подтолкнул к себе мордой стакан, вылизал остатки водки и, ухватив зубищами, ловко бросил его в мусорное ведро.
— Вот это называется дружбой! — ликовала девушка. — Ты можешь похвастаться таким другом?
Нет, я не мог. Поскольку у меня друзей вообще не было. Разве что когда-то Санька.
— И это все, на что вы с ним способны? — я нарочито безразлично повел плечами.
— Нет, еще мы
— Ну, на улице под елкой сегодня будут справлять тысячи людей. Это не достижение. Всего лишь та же тусовка, которая из квартиры переметнется на свежий воздух.
— Может, и переметнется. Только на площадь. А под нашей елкой. Вон той, — она указала большой рукавицей на кривую потрепанную елку у поворота. — Там вообще никого не будет. Только я и Мишка.
Она ласково потрепала дворнягу по загривку. И выжидающе на меня посмотрела. Мишка взглянул на меня, и в его круглых печальных глазах застыл вопрос.
— Только я и Мишка! — девушка сердито топнула валенком по замерзшему снегу.
— И я!
Мой голос прозвучал с вызовом. И первая мысль, промелькнувшая после отрезвления от предновогодних чар, была довольно стандартна: что скажет мама? Пожалуй, я совершал первое безрассудство в своей жизни. Безрассудные люди чемпионами не становятся. Разве что поэтами. Или торговцами абхазских мандаринов.
— Тебя-то как зовут, джентельмен? — в глазах девушки промелькнула нескрываемая грусть. — Вдруг никогда больше не свидимся.
— Во-первых, свидимся. А во-вторых, меня зовут Виталий.
— Но мама-то тебя по-другому называет.
В ее словах проскользнула ирония. И я впервые не обиделся за маму.
— По-другому, — с готовностью ответил я. — Ласково, как все мамы. Талик, Талька, Таля.
— Вот чудно! — девушка расхохоталась, встряхнув рыжими волосами. Несмотря на мороз, шапку-ушанку она так и не надела. Может, ради меня. — А я Аля, Алька, Алик. Как все просто. Стоит у тебя отобрать одну букву, и получусь я.
Пожалуй, на имени наше сходство с Алькой заканчивалось. Но об этом я решил умолчать.
В этот предновогодний вечер я впервые солгал своей маме, заявив, что праздную у Саньки Шмырева. Мама мгновенно поверила и не опечалилась, поскольку из Дании вернулся ее очередной дружок. И мама собиралась с ним встретить Новый год в ресторане, в новом блестящем платье, которое он успел ей подарить. Мама, конечно, ради приличия несколько раз печально вздохнула и потрепала меня по светлым волосам.
— Как жаль, сыночек, что ты не сможешь с нами пойти в ресторан. С ровесниками, оно, конечно, веселее, Хотя твой Санька, думаю, не тот случай. А девочки там будут? Сам понимаешь, какие нынче пошли девицы. Так что, будь осторожнее.
В том же длинном пальто с небрежно переброшенным белым шарфом я направился на встречу Нового года. И чувствовал себя полным дураком, так до конца и не понимая, зачем нужно так легкомысленно губить праздник. Лондонские денди не справляют
— Эй, денди! Ты куда? Испугался?
Я обернулся.
Алька и ее лохматый приятель Мишка вызывающе смотрели на меня. Алька не удосужилась даже переодеться перед праздником. Тот же ватник, шапка-ушанка и джинсы, заправленные в большие валенки. Правда вместо водки в ее толстых рукавицах была бутылка шампанского.
— Стрельнем? — она направила на меня шампанское, как автомат.
«И что я делаю здесь?» — подумалось мне в очередной раз. Если бы меня увидела мама рядом с этой продавщицей, да еще под елкой, она бы, наверное, сошла с ума. Я подходил Альке так же, как ее дворняга в интерьеры Эдинбургского замка.
— А я думала, что ты испугаешься, — захохотала девушка, показав свои белые безупречные зубы.
— К твоему сведению, я хоккеист. А трус не играет в хоккей.
— Ну да? — Алька притворно вытаращила глаза. — А похож на артиста. Я думала, хоккеисты другие.
— Ты так говоришь потому, что хоккей видела только по телевизору.
— А что, вне телевизора все спортсмены так любят наряжаться?
— Только те, у кого есть вкус, — с достоинством парировал я.
— А-а-а, — восхищенно протянула Алька. Это восхищение прозвучало как откровенное издевательство. — А что, для того, чтобы махать клюшкой, нужен особенный вкус? Я-то думала, глупенькая, что нужна всего лишь сноровка.
— Вообще-то, нужен талант. Но вкус и сноровка не помешают.
Алька посмотрела на свои большие мужские часы и звонко присвистнула:
— Чуть Новый год не прозевали. Так и остались бы куковать в старом.
— Лучше бы, какие часы прокуковали, — хмуро ответил я. — Что это за Новый год без часов.
Алька вновь взглянула на часы. И громко крикнула своей дворняге:
— Ну, Мишка, пора! Новый год!
Мишка по команде громко гавкнул. Один раз, два, три… Он гавкал равномерно, с интервалом, словно отсчитывал секундные стрелки. Как положено. Ровно двенадцать раз. В это время Алька разлила шампанское по пластиковым стаканчикам и один протянула мне.
— С Новым годом, хоккеист! Не забудь загадать желание!
Мы залпом выпили, едва Мишка гавкнул двенадцатый раз.
— С Новым годом, Алька!
Мы символически поцеловались три раза. Щеки Альки горели от мороза. И меньше всего в солдатском ватнике она напоминала Снегурочку. Но моя голова почему-то пошла кругом. И я свое головокружение списал на шампанское.
— Ну что, хоккеист, не жалеешь, что пришел под елку? Разве ты когда-нибудь так справлял Новый год?
— Нет, и наверняка больше уже не буду. Но это не значит, что он не получился скучным.