Все и немного больше
Шрифт:
Алфея ожидала ее в белом купальном костюме, на ее тонком лице блуждала презрительная полуулыбка, которую она адресовала всем, кто, по ее мнению, относился к ней с пренебрежением.
— Привет, — застенчиво произнесла Рой.
Алфея молча кивнула.
— Замешательство во дворце Сун Кинга, — сказала Рой.
Алфея пожала плечами.
— Ты не считаешь, что это было смешно? — Во рту у Рой пересохло. — Ты права. Это было не смешно.
Алфея ничего не сказала.
— Если хочешь знать правду, я даже не могла вообразить, что существуют подобные дворцы.
— Я ненавижу
— Что ненавидишь?
— «Бельведер», — со злобой произнесла Алфея. — Сорок три комнаты в основном здании… Скажи мне, разве нужно иметь сорок три комнаты?
— Ну, наверно, кто-то так полагает…
— Уйма комнат — и ни в одной нет никого, кто подумал бы о том, счастлива я или нет, никого, кому я была бы нужна. — В ее словах звучала горечь.
— Ты мне нужна.
— Тебе? — Алфея резко повернулась к ней. — Ну как ты можешь так шутить надо мной? — В голосе Алфеи прозвучали жалобные нотки, чего Рой никогда раньше не слышала.
Чувство неуверенности, овладевшее было Рой, пропало, к ней вернулись обычные доброжелательность и теплота, и она положила руку на напряженное плечо подруги.
— Если хочешь знать, я пришла в ужас от мысли, что ты перестанешь быть частью Большой Двойки.
— Почему?
— Я живу в самовольно построенной хибаре над гаражом, моя мать клепальщица, и я бедна. Как ты этого не понимаешь? Обычно людей презирают за бедность, а не за богатство.
Алфея села на бордюр бассейна, Рой пристроилась рядом. Разглядывая аккуратный маникюр, который они сделали вчера, Рой, прокашлявшись, спросила:
— Ты всегда здесь жила?
Кивнув, Алфея подоткнула красивые белокурые волосы под резиновую шапочку.
— Могу сказать тебе и кое-что похуже. Моя мать из семейства Койнов.
Койн. Это имя обычно упоминают в одной обойме с такими именами, как Рокфеллер, Дюпон, Вандербилт.
— Настоящая Койн? — спросила Рой, проглотив комок в горле.
— Одна из дочерей Гроувера.
Гроувер Т. Койн. Рой узнала о нем от мистера Ханта на уроках по американской истории в прошлом семестре. В прошлом веке Гроувер Т. Койн владел половиной железных дорог в Соединенных Штатах, он разводнил акционерный капитал (Рой так до конца и не поняла смысла этого), он нажился на фрахте, постоянно перегружая корабли, вывел из игры своих конкурентов, был королем грабежа. Кто это сказал — коммодор Вандербилт или Гроувер Койн — «Будь проклят народ!»?
Алфея изучала американскую историю в то же время. Она слушала либеральные диатрибы мистера Ханта, направленные против старика Гроувера Т. Койна, рисуя цветы на обложке своей тетради.
— Послушай, — сказала Рой, — наверно, это все же лучше, чем если бы ее предками были Анхайм, Азуса или Кукамонга. — Но шутка ей самой показалась настолько плоской, что она поспешно добавила: — Шучу.
— В семействе Койнов думают, что отец женился на матери из-за денег.
Рой участливо спросила:
— Они не заботятся о тебе — твои родители?
Алфея заморгала глазами, на ее загорелом лице появилось выражение, похожее на страх. Затем она как-то принужденно рассмеялась.
— Перестань мыслить штампами, Рой… Почему принято считать,
Рой смотрела, как от нее расходятся волны и разлетаются брызги. Недоумение, вызванное скрытностью Алфеи, рассеялось. Внезапно ее осенило, что даже среди богачей Беверли Хиллз такое богатство, как у Койнов, может быть причиной отчуждения. Алфея чувствовала себя так же неуютно, как и Рой. Если Рой в школе стыдилась завернутых в бумажный мешочек завтраков и поношенных платьев, то Алфея опасалась ответных ударов за «Бельведер».
Правда, Рой никогда не корила Нолаби за бедность. Алфея же, похоже, была полна негодования.
Через минуту Рой прыгнула в воду и по-лягушачьи поплыла к красно-синему надувному мячу.
— Лови! — крикнула она, слегка толкнув его в сторону Алфеи.
Напряжение спало. Девушки резвились в подогретой воде, перебрасываясь мячом.
Коричневые с белыми полосами полотенца были размером с простыню, страшно толстыми, с надписью «Бельведер» вдоль кромки. Они загорали, когда на террасе появилась высокая сутулая женщина.
— Начальница замка, — сказала Алфея.
— Это твоя мама?
Вместо ответа Алфея перевернулась на живот и уткнулась носом в полотенце.
Миссис Каннингхэм не пользовалась губной помадой, волосы ее были расчесаны на прямой пробор, и в свободного покроя полосатой рубашке до пояса она выглядела какой-то старомодной, неряшливой и бесцветной. И в то же время что-то в ней было такое, что обращало на себя внимание. И этого «что-то» в ней было гораздо больше, чем в худой миссис Ферно, несмотря на все ее модные наряды и тщательно уложенные волосы. Но что именно? И показалась бы она мне столь значительной, если бы Алфея не сказала, что она дочь Гроувера Т. Койна?
Миссис Каннингхэм подошла к мостику над бассейном. Ростом, телосложением, бесформенной грудью, срезанным подбородком она удивительно напоминала Элеонору Рузвельт.
Алфея не изменила своего положения. Однако Рой, воспитанная в духе уважения к старшим, поднялась на ноги.
— Мама, это моя подруга Рой Уэйс, — сухо сказала Алфея. — Рой, это моя мама миссис Каннингхэм.
— Очень приятно, что я наконец увидела вас, — сказала миссис Каннингхэм, сцепив руки. На ней была лишь одна драгоценность — широкое золотое обручальное кольцо.
Рой сказала:
— Здесь очень славно, миссис Каннингхэм. Этот дом… «Бельведер» — настоящее чудо.
— Вы так любезны. — Глядя на один из разлапистых папоротников возле купальни, миссис Каннингхэм спросила: — Девочки, вы будете завтракать с нами?
— Нет! — резко ответила Алфея.
— Отец и я были бы рады, — сказала миссис Каннингхэм.
— Я сказала Лютеру, что мы будем есть здесь, — решительно произнесла Алфея.
Рой не имела ни малейшего понятия, кто такой Лютер, но ей было ясно, что Алфея лгала, поскольку ни с кем не разговаривала с того времени, как они въехали через чугунные ворота на территорию «Бельведера».