Все и немного больше
Шрифт:
Он вздохнул.
— Тебе семнадцать… По закону то, чем мы здесь занимаемся, называется изнасилованием… Половая связь с лицом, не достигшим совершеннолетия. Лиззауэра тоже могут обвинить — полицейские в Беверли Хиллз цепляются по любому поводу.
Алфея не читала о гитлеровских фабриках смерти. Суровые откровения, еще не погасшие всполохи войны в Тихом океане, создание Организации Объединенных Наций — все прошло мимо нее, и причиной тому был этот коренастый, полуобнаженный человек, стоящий сейчас перед ней.
— Неужели миссис де Лизо поедет
— Господи, Алфея, не надо приписывать это ей. Вероятнее всего, натрепала эта чопорная девица, миссис…
— Джерри! — испуганно перебила его Алфея. — Если мистер Лиззауэр попадет в беду, ты можешь угодить за решетку?
— Я?
— Да, за изнасилование, ты ведь сам сказал!
— Со мной ничего не случится, — сказал он, сжав ее плечи, чтобы успокоить. — Я собираюсь поселиться у однополчанина.
— А что будет с нами?
— Будем, как обычно, заниматься делом. После обеда и во время уик-энда я буду приезжать в «Бельведер» и работать над портретом.
— Если мы будем заниматься любовью, ты подвергнешься опасности.
— Ну и что, Алфея? Я не такой, как ты, не испугаюсь.
До тебя я всегда пугалась, подумала она. Как-то сама собой у нее вырвалась фраза:
— Все будет законно, если мы поженимся.
После этого она сжала тонкие ладошки в кулаки и отвернулась. Девушки не предлагают. Девушки ждут. Девушка будет ждать, если надо, очень долго, когда мужчина скажет ей, что хочет быть с ней. Как же неосторожно она раскрылась!
Пружины койки заскрипели, когда Джерри сел.
— Мы принадлежим друг другу, — медленно произнес он. Мы естественны и счастливы так, как я даже не мог себе представить. По некоторым причинам порознь — мы гадкие выродки, а вместе — мы красивы.
Она кивнула, с удивлением впервые осознав правоту его слов.
— Но существуют и твои родители.
— Эти! — презрительно сказала она.
— От этого не отмахнуться… Я ведь голодранец, который ест с ножа… Сыновья работяг со сталелитейного завода не женятся на дочерях Койна.
— Джерри… — Она понизила голос до шепота. — Ты… отталкиваешь меня?
Он покачал головой.
— Нет. Я легкий на подъем парень, увлеченный работой. Я никогда не стремился к чему-то постоянному. Но ты не такая, как другие… Я ведь сказал — мы созданы друг для друга. Я имею в виду не только постель. Я хочу, чтобы мы были вместе всю жизнь.
— Тогда пусть тебя не волнуют мои родители. Я сама решу этот вопрос.
— Я их пока не видел, но попомни мое слово: когда дело доходит до женитьбы, все богатые выродки действуют по своим законам, которые могут посрамить само гестапо. Они скорее готовы увидеть меня в аду, нежели тебя моей женой.
— Ты так говоришь, будто уже имел дело с какой-нибудь другой богатой наследницей.
— Имел, — коротко сказал он.
— Что касается моих родителей, то тут несколько иное дело. Я имею некоторое влияние на них. Кое-что их может напугать.
Говоря
Она никогда не плакала в присутствии Джерри, и эти всхлипывания с приступом икоты сблизили их еще больше, чем секс. Он прижал ее мокрое от слез лицо к своей израненной груди и стал молча гладить ей волосы.
Когда Алфея успокоилась, он сжал ее лицо в ладонях.
— Я люблю тебя, — сказал он.
Несколькими минутами позже они погрузили вещевой мешок, холсты и большой, еще влажный портрет на заднее сиденье фургона. Она отвезла Джерри в Сотелль — старую часть Лос-Анджелеса — дремотное местечко, большая часть которого состояла из обветшавших домишек. Приятель Джерри жил в старой, облупившейся хибаре. Зато стены и крыша были увиты алжирским плющом.
Алфея вернулась в институт к последнему часу занятий. Лицо ее было надменным и холодным, когда она наносила на холст контуры модели.
На следующий день было очень жарко, и лишь к пяти часам стало чуть прохладнее. Алфея и Джерри находились в оранжерее. Джерри, без рубашки, сосредоточенно и быстро наносил краску в углу огромного холста, Алфея стоя позировала. Она услышала звук приближающейся со стороны ворот машины, которая остановилась у главного входа.
— Странно, — сказала она. — Парадным входом пользуются только мои родители.
Джерри нахмурился — он не признавал болтовни во время работы.
— Я беру перерыв, — сказала Алфея и, стуча сандалиями на высоких каблуках, направилась к вышке для прыжков в воду. Отсюда были видны дом и передний двор. Приставив ладонь к глазам, она взглянула вдаль.
Слуга придерживал открытую дверцу лимузина, возле которого стояла мать, а отец с портфелем в руках выходил из него.
Алфея в тревоге сцепила руки на лифе белого батистового платья, в котором позировала для портрета. Зачем они приехали? Они не сообщали ей о своем возможном приезде. Или, может, этот перепуганный беженец позвонил им? Об их появлении ей ничего не говорили и слуги.
Джерри, не подозревающий о катастрофе, продолжал работать.
— Ты знаешь, Джерри, — сказала она нарочито громким и бодрым голосом, — сюрприз из сюрпризов.
Он обернулся, прищурился.
— Что такое?
— В «Бельведер» вернулась делегация Организации Объединенных Наций.
— Твои родители? — Не выпуская из рук испачканный краской мастихин, он направился к вышке для прыжков.
— Вот они, богатые выродки, — употребила она термин Джерри.
— Я надену рубашку.
— Правильно, изобрази страстного поклонника.
— Знаешь, Алфея, они обо мне рано или поздно узнают, так что плохого, если это произойдет раньше? И потом, ты сказала, что сама способна уладить дело с родителями. — Он улыбнулся, однако положил руку ей на талию, чтобы успокоить ее.