Все или ничего
Шрифт:
— Но… как же Тамара Степановна? — спросила тогда наивная Первенцева.
— А что Тамара? Мавр сделал свое дело, мавр может удалиться. Она в тебя уже вложила все, что могла. Поверь, я могу гораздо больше! Ты ведь не думаешь остановиться на достигнутом?
— Конечно нет.
— Тогда решайся!
— Спасибо, я подумаю.
— Подумаю! Ты кто — философ или спортсменка? Роденовский мыслитель, тоже мне!
И он продолжил уже другим тоном, непреклонным и требовательным:
— Сейчас или
Ира стояла, держа под мышкой заветный кубок, о котором так давно мечтала. Вся ценность его в этот миг померкла для нее в сравнении с теми будущими наградами, которые она могла бы завоевать под руководством этого невзрачного, толстеющего человека в бейсболке.
А он вдобавок, как истинный психолог, искусно плеснул еще масла в разгоравшийся огонь:
— Посуди сама: много ли тебе Тамара внимания уделяет? Она ведь все больше с начинающими возится, с малышней.
Это тоже было правдой.
Госпожа де Тревиль продолжала работать в младших группах интерната и собирать вокруг себя детишек из неблагополучных семей.
Ира и сама, теперь уже как представитель старшего поколения, регулярно участвовала в церемониях посвящения маленьких хулиганов в мушкетеры.
Может, это сыграло свою роль, а может, просто сработал характер Ирины (который Самохин, прежде чем к ней «подъехать», досконально изучил, расспрашивая ее друзей и знакомых). Она ведь и в самом деле терпеть не могла что-то планировать наперед, прикидывать, занудно взвешивать «за» и «против».
Ирина была человеком действия, а не размышлений.
А возможно… возможно, решающим оказался один случайный — или казавшийся случайным — факт.
В самый разгар переговоров за спиной у Самохина откуда ни возьмись вырос плечистый чернобровый парень с длинными темными волосами, собранными на затылке в хвостик.
Он подмигнул победительнице турнира и уверенно, тоном знатока, произнес:
— Что, Костик к себе приглашает? Подфартило тебе, девочка! Везучая ты.
Это был Андрей Галибин. Сам Андрей Галибин, герой сабли!
До сих пор Ира видела его лишь издали и в официальной обстановке, и на нее каждый раз находил какой-то столбняк.
А теперь он обратился непосредственно к ней! И он считает предложение Самохина удачей… И главное — Андрей ведь тоже выступает за армейский клуб!
Неизвестно, какой именно из аргументов оказался самым убедительным, а возможно, что и все вместе, но Ира, поддавшись неосознанному мощному импульсу, почти выкрикнула:
— Да! Да! Да! Согласна!
Решила — как отрубила.
И тут же Константин Иннокентьевич вместе с Галибиным куда-то испарились, будто их и не было здесь вовсе.
Не то боялись, что Первенцева возьмет свое согласие обратно, не то хотели
А Ира осталась одна, как в вакууме. И ей предстояло самой объясниться с Тамарой Степановной, которая вдруг, в одну секунду, перестала быть тренером победительницы турнира Ирины Первенцевой.
А вон и она сама направляется к ученице своим широким шагом. Что сказать? Как оправдаться?
Говорить ничего не пришлось.
Глава королевских мушкетеров, успевшая откуда-то узнать обо всем, сняла с нее эту ношу.
— Поздравляю, — улыбнулась она. — С победой. И с выгодным предложением. Все закономерно: большому кораблю — большое плаванье. Успехов тебе… д’Артаньян.
Как ни вглядывалась Ирина, но так и не смогла заметить даже оттенка осуждения в огромных сияющих глазах. Госпожа де Тревиль от души радовалась за нее, предательницу.
Но именно это и было тяжелее всего.
Тамара Степановна вышла на минуту и вернулась с увесистым молотком для отбивания мяса. Похоже, собирается готовить что-то основательное?
— Не затевайте возни, я не голодна. И харчи у меня были совсем не скудные, мне один мужик деликатесы таскал. Один раз даже копченых угрей.
— Да я вообще стряпать терпеть не могу! — насмешливо улыбнулась госпожа де Тревиль. — Времени жаль. Не понимаю, чем плохи полуфабрикаты?
— А эта кувалда зачем?
— То есть как! Разве не пора разбить, к черту, всю эту дрянь! — Она кивнула на ненавистный гипс.
Ненавистный-то он ненавистный, но намерения тренера напугали даже экстремистку Иру. Доктора над ней тряслись, за каждым движением следили, а тут — над ней занесен почти что кузнечный молот.
— А… вдруг неправильно срастется?
Тамара Степановна отстранилась, прищурясь:
— Девушка, вы кто такая? Как ваша фамилия? Мы с вами когда-нибудь встречались или нет?
И тут же расхохоталась, как подросток:
— Брось. Первенцева! У тебя давно все срослось. Я что, не знаю, как твои болячки заживают? Как на собаке — это слабо сказано. Как на медузе!
— Почему на медузе? Она жидкая, как желе.
— Зато у нее хоть полтела отрежь, а она опять целая. Медуза — гений регенерации. Как и ты. Ну что, приступать, или трусишь, д’Артаньян, позоря высокое звание мушкетера?
Она дразнила и высмеивала. Будила в раненом мушкетере угасший боевой дух. Действовала от противного, совсем как десять лет назад, когда надо было утешить маленькую веснушчатую девочку, от которой отреклась мать.
Такова была ее манера: Тамара Степановна никогда никого не гладила по головке и не утирала слезы дамским кружевным платочком. Она не успокаивала, а подбадривала.