Все или ничего
Шрифт:
Каждый день на вес золота… того золота, которое команда надеется получить в Париже. Того самого золота, которое рапиристка Ирина Первенцева должна завоевать, в результате чего имя тренера Самохина навеки войдет в летопись фехтовального спорта.
Ну и соответственно, жизнь Константина Иннокентьевича может вдруг круто измениться: появится шанс быть приглашенным на Запад. Почет, деньги, слава… Да мало ли что еще!
Но… его «золотоносная жила», это златовласое чудо в перьях, этот золотой самородок, шляется неизвестно где.
— Двадцать
Не дай Бог, девчонка еще напьется в честь собственного юбилея. Хотя нет, в этом она не замечена. Не имеется у Ирки этой слабости, надо отдать ей должное.
Правда, лучше б уж пила. Это было бы для него, наставника, легче и как-то понятнее, чем ее вечные буйные выходки. Никогда не знаешь, чего ожидать от этой рыжей бестии!
— Дядь, а дядь, ты чего тут завис?
Константин Иннокентьевич вздрогнул и едва не свалился на пластиковые маты.
Девочка лет шести в гимнастическом купальничке смотрела на Самохина с любопытством и явным неодобрением.
— Сейчас наша очередь заниматься, — заявила малышка о своих правах. — И вообще, это женский снаряд.
Самохин только досадливо отмахнулся.
Чтобы сподручнее было объясняться с непонятливым дядей, юная гимнастка сделала стойку на руках: теперь оба собеседника расположились одинаково — головами вниз.
— И вообще, дядь, кто тебя только воспитывал? — назидательным тоном произнесла девочка. — В помещении головные уборы принято снимать.
— Яйца, милая моя, курицу не учат, — так же назидательно отозвался Самохин и, крякнув, подтянулся, чтобы ухватиться за перекладину и спрыгнуть на пол.
Да, тяжеловат стал к сорока годам. Пресс не тот, что в молодости. Да какой там, к черту, пресс: спортивная куртка едва сходится на животе! Что же будет еще через пяток лет?
Интересно, замечают ли это воспитанники? Если и замечают, то помалкивают. Попробовали бы они пикнуть! Мигом бы вылетели не только из сборной, но даже из команды ЦСКА, основного «поставщика» фехтовальщиков высшего класса. Самохин для рапиристов-армейцев царь и бог. Захочет — продвинет и прославит, не захочет — пошлет подальше.
А эта малолетка-гимнасточка ему неподотчетна, вот и распустила язычок.
— Дядь, ты чего хотел сделать? Петлю с переворотом? Неправильно руки ставишь, давай покажу!
Наглая девчонка легко взлетела на брусья и принялась порхать над снарядом так, будто силы гравитации вовсе не имели над ней власти.
В зал с щебетом влетели другие детишки того же возраста — а это значило, что время, отведенное для тренировки рапиристок, вышло и зал переходит в распоряжение начинающих гимнастов.
Ирина Первенцева так и не явилась.
Два сверкающих клинка, звеня, соединяются. Они образуют крест.
Если
Но я не желаю покоиться под памятником — каким бы то ни было.
Хочу жить и двигаться.
Хочу — значит буду. Привыкла добиваться своего.
Тем более что я не успела попрощаться с Андреем.
— Куда?! Прет как на буфет! Тут реанимация, гражданин хороший, а не проходной двор! — Нянечка решительно преградила вход в отделение.
«Гражданин хороший», светловолосый великан лет тридцати пяти, не смутился и не отступил. Только слегка прищурился, отчего в уголках его глаз образовались лучики.
— У меня есть разрешение главного врача, — сказал он вкрадчивым бархатистым голосом и шагнул было вперед. — Пропустили же меня охранники в корпус! У них там имеется на мое имя пропуск. С подписью и гербовой печатью.
Но бабулька уперлась обеими руками ему в живот — мужчина был чуть ли не вдвое выше нее:
— Врешь! Никого не велено пущать! Ничего не знаю. Прошмыгнул мимо солдатиков, они молодняк сопливый, а меня не проведешь.
— Да вон и само начальство, — величаво кивнул посетитель. — Спросите, если не верите.
По лестнице действительно спускался главный врач. Увидев пришедшего, кинулся к нему вприпрыжку, через две ступеньки, как пацан, широко расставив руки для объятий:
— Владимир Павлович! Рад, польщен, счастлив и… нет слов!
Однако, подбежав, главный сдержал свои эмоции и ограничился почтительным рукопожатием:
— Какие-то проблемы? Вы только скажите! Может, у вас со здоровьем что-то? Так наши лучшие специалисты… всегда… с превеликой радостью…
Нянечка переводила подозрительный взгляд с одного на другого.
Посетитель мягко повел головой, откидывая назад густые белокурые волосы:
— Со здоровьем, тьфу-тьфу, порядок. Просто у нас тут… видите ли… возникли некоторые разногласия. Сия очаровательная леди, — кивнул он на старушку, — отказывает мне.
— В чем отказывает? — оторопел врач.
— В праве посетить отделение.
— Да вы в своем уме, Федосеевна? — всполошился главный. — Вы знаете, кто это?
— Ну? — Бабку не так просто было взять на испуг.
— Баранки гну! — не выдержав, гаркнул. — Это же Владимир Львов!
— Да хоть Тигров! — еще ерепенилась старушенция, уверенная, что, несмотря на любое непослушание, ее не уволят: не так-то просто найти сотрудников на такую мизерную зарплату.
— Это, Любовь Федосеевна, наш главный спонсор, председатель Международного благотворительного детского фонда.
— Да хоть президент США! Мне-то что!
— А то! Он сегодня просто так, за спасибо, перевел нашей клинике такую сумму, какую мы из бюджета получаем за три года. Теперь, кстати, всем, и в том числе вам лично, будет выписана премия. Понятно, уважаемая?