Все или ничего
Шрифт:
Нюся нашла выход, который устраивал обеих, — отперла и отдала в полное распоряжение новенькой пустовавший в каникулы спортивный зал:
— Чего будешь мотаться, как неприкаянная. Извини уж, развлекать тебя больше не могу, некогда мне, у меня по педагогике хвост. Сама займись, ага?
— Ага.
Сама — это хорошо. Любимое Ирино словечко.
И вообще! Мне никто, никто, никто не нужен! И я никому, никому не нужна… Ну и не надо!
— Тут у нас много разных разностей: тренажерчиков-массажерчиков, «козлов», «коней»
Ира в ответ угрюмо хмыкнула: за дуру ее принимают, что ли? Да она под папкиным руководством столько всего перечинила в квартире! Это теперь, когда там поселился Стив, и краны не работают, и пылесос вышел из строя. Даже розетку заменить — и то мастера вызывали!
— Только в эту авоську не лазай, — предостерегла заботливая воспитательница. — Костей потом не соберешь.
И Нюся удалилась зубрить, больше не заботясь о том, соберет или не соберет ребенок костей. Будущий педагог, с треском заваливший в сессию экзамен по педагогике…
Иру Первенцеву предоставленная свобода очень даже обрадовала. Конечно же первым делом ее потянуло в зону риска.
Опасная «авоська» оказалась батутом. Такого у них в Красноярске не было.
Ну и естественно…
И-раз! Потолок рядом. Снизу казался белым, а вблизи такой же грязный, как фальшивая московская зима.
И-два! Куда лучше взлетать вверх ногами. И подтеков не видно, и вообще все гораздо интереснее.
И-три!
Ой, кто это там внизу?
Что за незнакомый человек? Высокий он или низкий? Взрослый или такой, как я? Видна только стриженая макушка.
…Разглядеть вошедшего в тот раз было не суждено.
Зазевавшись, Ира приземлилась не на центр упругой сетки, а ближе к углу. Коварный батут отшвырнул ее куда-то в сторону, и девчонка врезалась головой в край шведской стенки.
Удар?
Она его даже не почувствовала, отключилась сразу же.
Как и десять лет спустя, во время дорожного происшествия, не успеет ощутить боли…
Десять лет спустя…
Какое мушкетерское название!
Глава 4
ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
Ирина Первенцева еще находилась после аварии в «состоянии, несовместимом с жизнью», как определил реаниматор, но воспоминания уже ожили.
Нет, не интернатское детство всплывало в памяти, а события приятные и совсем недавние — вчерашние. Ожив, они вливали жизнь и в покалеченное тело.
Самое первое, самое яркое, самое живительное — это темные глаза Андрея.
Ирина вспомнила, как они с ним украдкой переглянулись, когда Самохин воздел к потолку спортзала указующий перст.
— Строго-настрого! — вещал он. — До самого чемпионата — никакого секса! Как в монастыре!
Ира
— Встанем на колени и дружно помолимся за победу нашей сборной?
— Неуместные шуточки, Первенцева! — Константин Иннокентьевич попытался нахмурить брови, но козырек его вечной бейсболки помешал это сделать. — Все силы вкладываем в тренировки. Все! До последней капли! Никаких побочных трат энергии, ясно? Кстати, Первенцева, тебя это особенно касается.
— Почему? Считаете, я выдохлась?
— Я тебе выдохнусь, я тебе выдохнусь! — закудахтал тренер. — Только попробуй! Только…
Тут он перехватил взгляды, которыми опять обменялись Ирина и Андрей.
— А ты, Галибин, что тут потерял? Иди к своим! Мы рапиристы — ты саблист. У нас свои проблемы — у вас свои. И нечего мне тут дисциплину подрывать!
— А я что? А я ничего! — сделал невинное лицо Андрей.
— Вижу, как ты «ничего»! — вспылил Самохин. — Глазками так и зыркаешь на наших девочек! Особенно… гм… на одну из них. Тоже мне, Дон Жуан ху… то есть Дон Хуан жуевый.
— Еще был Дон Гуан, — подсказал Андрей. — Этот какой: буевый, что ли? А Дон Кихот — тот, наверное, вообще киевый мужик!
— Тьфу ты!
«Черт бы ее подрал, эту молодежь, — было написано на лице наставника. — Ради них из кожи лезешь, а они… С меня, страдальца, семь потов сходит, а эти… эти…»
Тренер стащил с головы бейсболку и действительно стал той же кепкой вытирать свой гладкий череп. Можно было подумать, что на лысине и впрямь выступили сразу семь потов…
— Сестра! Пот утрите больной!
— Да-да, сию секунду, доктор.
И опять вклинился мужской бархатный голос, который Ирина уже где-то слышала. Только где?..
Сейчас он был просящим:
— Доктор, а можно… я сам… утру?
— У вас благородное сердце, Владимир Павлович, — отвечал доктор. — Можно, конечно, если вы не брезгливы… Раз уж считаете себя виновником…
— Спасибо.
Кто-то прикасается к моему лицу.
Вот — мне откинули волосы со лба.
Руки теплые… Не такие, как у Андрея… У того всегда горячие, как будто раскаленные.
Пальцы Андрея обжигают.
Эти — успокаивают.
Как мне сейчас не хватает ожога…
Ведь я — овен, огненное существо…
— А… эй…
— Она постоянно кого-то зовет… Почему никто к ней не пришел? У нее что, нет родственников?
— Мы навели справки, Владимир Павлович. Есть мать и отчим. Но они далеко, в Красноярске.
— А… муж?
— Она не замужем. Спортсменка. Им не до семьи.
Явственный вздох облегчения. И новый вопрос:
— Тогда… вы позволите?.. Я буду ее навещать.
— Для вас, господин Львов, все, что угодно! Распоряжусь, чтобы выписали постоянный пропуск. Только, надеюсь, перебарщивать в своем милосердии не станете?