Все или ничего

Армстронг Линдсей

Брайони прильнула к нему.

— Мне кажется, в этом есть и твоя заслуга, — отметила она, пробудившись наконец от своих мыслей.

Он поцеловал ее в макушку.

— Нет, вернее небольшая.

— По-моему, ты скромничаешь.

В его голосе послышались веселые нотки:

— Я стараюсь быть скромным, но ведь я работаю с чистым золотом.

— Интересная аналогия, — медленно проговорила Брайони и подняла голову, чтобы заглянуть ему в глаза. — Что ты имеешь в виду?

Грант прищурился, но не стал объяснять. Вместо

этого он спросил:

— Я тебя чем-нибудь обидел?

— Не знаю… Вернее, знаю, — поправилась она и поморщилась. — Не очень-то лестно, когда тебя сравнивают с металлом, пусть даже с драгоценным.

— Извини, — серьезно сказал он. — Я хотел сказать, что любить тебя и заставлять выглядеть так, как ты выглядишь, не моя заслуга, это заложено в тебе. Ты искренне радуешься и искренне любишь.

У Брайони перехватило дыхание.

— Неужели это так заметно? — прошептала она и осеклась. — Я хотела сказать…

Он слегка коснулся ее лица, но неожиданно глаза его стали непроницаемыми.

— Ты мне как-то сказала, что я заставил тебя почувствовать себя живой, это заметно и…

Она быстро заговорила, перебив его:

— И углы, возможно, немного сгладились. Я рада, что про меня больше нельзя сказать, что я вот-вот пну ногой стиральную машину. — Брайони с усмешкой высвободилась из его объятий, подошла к камину и подбросила туда парочку поленьев.

Грант Гудман наблюдал за тем, как она грациозно согнулась, а затем выпрямилась, и изящный изгиб ее спины, талии и бедра четко обозначились сквозь мягкую шерсть платья цвета слоновой кости, которое было на ней. Затем она обернулась, и взгляды их встретились, но Брайони вновь не смогла прочесть того, что было в его глазах.

— Грант, — сказала она сдавленным голосом, — я не…

Он встал и подошел к ней, прежде чем она успела закончить:

— Я могу уйти, если хочешь. Ты этого хочешь, Брайони?

Она облизнула губы, и на секунду у нее мелькнуло искушение рассказать ему о своих нерадостных ночных мыслях, но вместо этого она сказала:

— Уйти? Ты не хочешь меня больше? Я хочу сказать… — Она заморгала, чтобы скрыть свое смущение, потому что то, что она увидела в его глазах, сказало ей, что он особенно хочет ее сегодня.

— Если ты не в настроении.

— Да, я просто не в настроении.

Грант улыбнулся и сменил тему.

— Ты можешь освободиться завтра утром?

Ее глаза расширились.

— Пожалуй, да. А что?

— Ты не хотела бы забраться со мной на гору Морионсо со стороны озера Дав, если погода будет благоприятной?

— Хорошо…

— Тогда так и сделаем. Спокойной ночи, дорогая, — сказал он и вышел.

Когда за Грантом закрылась дверь, Брайони тяжело опустилась на стул и попыталась разобраться в своих смятенных чувствах — потрясение и смущение, чувство утраты, которое было почти осязаемым, понимание, что ей сейчас продемонстрировали железную волю, и — предупреждение? —

растерянно думала она. Неужели я должна все делать на его условиях или не делать вообще? Но я это делаю, прокричало что-то внутри нее, несмотря на то что это идет вразрез с моими желаниями. Я предпочла бы не быть в этом положении. Что еще ему нужно? Чтобы я никогда не делилась с ним своими мыслями? Чтобы я принимала и отдавала только физическую любовь?

Брайони задумалась о физической стороне любви к Гранту Гудману. Все дело в том, подумала она, что я не нашла в себе сил устоять. Как же может человек, который так воздействует на меня… Брайони уже не могла формулировать свои мысли, щеки ее горели, а глаза смотрели отстраненно. Она думала о том, что делал с ней Грант Гудман, как заставлял забывать обо всем на свете, будил ее тело и переполнял сердце…

Неужели любовь?

Брайони встала и в волнении начала ходить по комнате. Она подумала, что уже любила раньше, но всякий раз любовь оставляла ее разочарованной.

Однако ни в одной из этих историй не было того, что с Грантом Гудманом, — такой страсти, таких вершин блаженства, на которые он ее поднимал, такой нежности. А после она лежала в его объятиях, опустошенная и сонливая, и говорила о чем-то незначительном, потому что боялась уснуть…

— Боялась уснуть, — вслух повторила Брайони и съежилась, ибо в этих словах, казалось, выразилось все. — Лучше бы мне открыто быть его любовницей, — также вслух с горечью произнесла она. — Стала бы я тогда возражать против того, чтобы он остался здесь на всю ночь? А может, я провожу глупые разграничения? Боже, может, уже поздно? Нет. Если я не могу рассказать ему, что я действительно чувствую, если я буду исключена из всего, кроме его постели, я должна как-то оговорить свое положение…

— Почему со стороны озера Дав? — спросила Брайони на следующее утро, управляя своей машиной. Группу по тропе близ озера Родвей повел Люсьен.

— Это увлекательней, — не торопясь ответил Грант. Они впервые встретились после завтрака, и она пыталась вести себя так, как будто ничего не произошло. С другой стороны, она спрашивала себя, как можно так вести себя с человеком, который знал тебя столь близко и, возможно, догадался, что она опять "встала на тропу войны". Тут их взгляды скрестились, и Грант вопросительно приподнял бровь, но ничего не сказал.

— Возможно, — ответила она. — Погода сегодня не самая лучшая, но если только не пойдет дождь, все будет в порядке. — День был прохладный, ветреный, но солнечный.

— Мы в любой момент можем повернуть обратно, Брайони, — мягко заметил он.

— Ну уж нет. — Она попыталась подладить свою интонацию под его и даже умудрилась улыбнуться, однако добавила с холодностью, от которой не смогла удержаться: — У меня теперь обязательства перед горой Марионс. Ты готов?