Всё как есть
Шрифт:
Лиза была ровно там, где я оставила ее почти полгода назад, на том же самом диване. Она, как водится, не вышла даже на мой звонок, и ее мама по обыкновению радушно открыла мне дверь. Только кошка Да Винчи уже не крутилась под ногами, загуляла где-то в конце весны, ушла и не вернулась.
— А как ваши черепахи? — спросила Лизка.
Она теперь питалась мюслями, грызла их всухомятку, черпая горстями из большой миски, и говорила, что это психоделическая еда, особенно семечки, потому что они скрипят на зубах. На мой взгляд, именно семечки — самый сомнительный ингредиент мюслей, потому что
Опасность, таящаяся в семечках, не заинтересовала ее совершенно, а больше всего заинтересовал Брянский.
— Он был толстый, а стал худой? Но ему все равно должны нравиться толстые, — задумчиво сказала она.
— Ему нравятся средние, — ревниво возразила я.
— Да уж конечно, — проворчала Лизка. — Есть такие средние, которые всем нравятся. Ну давай, что там у тебя?
История Отвертки не произвела на нее впечатления. Оказалось, что она путает эту кислотную исполнительницу с двумя другими эстрадными соплюшками. Если Отвертка не соплюшка, то тем хуже для нее. А вот на нейролингвистическое программирование Лиза отреагировала с энтузиазмом.
— Слушай, это же можно навнушать себе что угодно, — размечталась она. — Например, что с мужиками нельзя иметь дела. Только представь, как эта грязная вонючая штука, вся в бактериях, лезет в тебя, такую нежную и ранимую…
Я представила, и меня действительно передернуло.
— Цепляет? — заметила Лизка не без злорадства.
Но в целом идея бороться с калориями силой духа ей понравилась. Она даже согласилась попробовать бродячий ананас, который уже три дня пускал пузыри у меня в буфете.
Лизка позвонила мне вдогонку, когда я уже подъезжала к дому. Оказывается, она успела найти в интернете еще одну внушательную систему. По ней надо изо дня в день мысленно рисовать идеальный образ себя — стройной, хрупкой, очаровательной, всеми любимой…
— Вот такое мне больше нравится, без людоедства, — сонно сказала Лизавета. Видимо, усилия, потраченные на интернет-поиск, истощили ее хрупкий, всеми любимый организм.
— Попробуй и то и другое, — попросила я. Неизвестно, какая методика больше понравится Варваре-Отвертке. Может, ей как раз ближе людоедство.
— А из тюбиков вниз головой кушать не надо? — фыркнула Лизка. — Может, ты меня в космонавты готовишь, так скажи прямо. Ладно. Ананас привези, когда поспеет.
Уже потихоньку смеркалось, и в моей кухне горел свет — вероятно, Сашка был дома и колдовал с компьютером. Я вышла из машины и неуверенно зашагала к подъезду, пытаясь вспомнить, есть ли дома хоть какая-то еда, кроме водочного ананаса, или придется прямо сейчас начинать худеть за компанию с Лизаветой и Отверткой. А может, лучше заглянуть в супермаркет?
И тут меня окликнули с детской площадки. Этого еще не хватало! Сам господин Черепанов, оказывается, подстерегал меня у подъезда, лениво покачиваясь на деревянных качелях. А что, телефон еще не изобрели?
— Ты была временно недоступна, — сказал Славка вместо приветствия. Специально сказал, чтобы прозвучало двусмысленно, к тому
Черепанов подошел вплотную и стал меня разглядывать, как будто хотел разгадать головоломку, нарисованную на моем лице. Черт, он ведь прекрасно знает, что я ездила за город с Володькой Брянским, и должен догадываться, что между нами произошло. Хотя Брянский партизанит и на съемках даже не смотрит в мою сторону, опасаясь, вероятно, обвинений в сексуальных домогательствах с использованием служебного положения. Но между мной и Славой все закончилось гораздо раньше, и это был просто постельно-приятельский эпизод, то, что называется перипихоном, без всяких чувств, а Володя мне действительно нравится. Неужели Славка явился выяснять отношения? Что за детский сад!
По-моему, это и было в детском саду, когда мне сделал предложение соседский мальчик Федор. Он сказал, что я самая красивая на свете и он хочет на мне жениться в восемь лет. Почему именно в восемь? Потому что тогда ему купят красную блестящую машину с настоящим мотором, и он будет меня катать. Эта попытка завоевать меня с помощью красной машины показалась мне такой возмутительной, что я ушла домой и написала ему письмо желтым карандашом. Письмо было длинным, хотя писала я еще плохо и печатными буквами. Помню только одну фразу: «Я СТАБОЙ НЕБУДУ». Это «НЕБУДУ», а главное — желтый карандаш поразили Федора в самое сердце. Он рыдал весь вечер (так рассказывала его мама), а на следующий день подкараулил меня, кажется, как раз на детской площадке и отдал набор фломастеров, который я подарила ему на день рождения. Вроде как «я возвращаю ваш портрет».
Все-таки мужики не меняются с возрастом. Неужели Славка не понимает, что я теперь недоступна не временно, а постоянно, и больше СТАБОЙ НЕБУДУ?..
Он вдруг поднял руку и потрогал мои волосы на затылке. Не погладил, а именно потрогал, едва касаясь кончиками пальцев. И от этого касания меня потянуло к нему, как будто между нами пробежала электрическая искра. То самое, о чем Пастернак писал: «мы провода под током». У меня бывало такое очень редко, и только с Костей, то есть в прошлой жизни.
Я еле удержала себя в руках. Если бы Славка сейчас потащил меня в ближайшие кусты или в деревянный домик с дырчатыми окошками, я бы не сопротивлялась. Но он только вздохнул, убрал пальцы и тихо сказал:
— Я привез журнал для твоей мамы, тот, что она просила. Давай к ней съездим.
Упоминание о маме меня отрезвило. Я перевела дыхание. Поехать к маме, как мы практиковали раньше, в лучшие наши времена? Нет, это так же немыслимо, как и все остальное.
— Ты можешь съездить сам, — ответила.
— Мне не очень…
Чудеса: Черепанову — и вдруг что-то «не очень!»
— Вполне удобно. Хочешь, я позвоню? Ты имеешь в виду сейчас?
Он кивнул. Что ж, время позднее, но еще не ночь. Маму этот визит, пожалуй, развлечет.
Я набрала ее номер. Конечно, она будет рада увидеть Славу. И журнал очень кстати. А почему я не могу приехать?
Мама была не в курсе последних событий. Но мне не хотелось посвящать ее раньше времени именно потому, что с Володей все казалось всерьез.