Все, кроме смерти
Шрифт:
Кабинет. Средний.
– Почему ты не сбежал сразу? Ты врешь, тебе не нужна моя помощь. Зачем ты пришел ко мне? Где твоя одежда?
– Бросил в женском сортире. Пан Шпачек, я должен был попрощаться.
– ответил Альберт - Я благодарен вам, как никому. Вы играли, я пел. Я был очень счастлив. Теперь всему конец.
– Всему конец - согласился Шпачек и глазами показал на приоткрытое окно.
– Не ломай комедию.
Директор откинул одну из афиш, за ней открылся черный электрический рубильник.
Шпачек крепко дернул
Дом Праха ослеп.
Шпачек ценил прогресс и убил на электрификацию заведения немалые деньги - его дом был третьим в Городе на Реке после губернаторского дворца и крупного универмага, куда провели долгожданное электро.
– Шевелись!
– зашипел Шпачек.
Снизу вверх его мясистое лицо освещала керосинка.
– Я боюсь темноты… - оправдался Альберт. Каблучок отпечатал след подковки на белой масляной краске подоконника.
Нервно хлопнула створка окна.
По коридору протопали сапоги. Кулаки забарабанили в дверь.
Шпачек не спеша отпер.
Замаячили встревоженные мордочки хористок, серьезные кирпичные челюсти полицейских, силуэты всех дежурных злых духов-официантов.
Все это попугайскими голосами наперебой загалдело:
– Что? Что? Что? Что?
Ян Шпачек ответил:
– Ничего. Сохраняйте спокойствие, дамы и господа.
Переход кадра.
Арка. Круглая тяжесть свода - как ее только поддерживали мускулистые морские старики, которые по прихоти модерна украшали фасады Города. Улицы медно неявно зеленели в рассветной мути.
Гербовой экипаж замер под липой. Кучер дремал. Поник между ног длинный гибкий бич.
Три креста отворила дверцу, упала в полуобмороке на сафьяновое сидение.
– Барышня… Вам нельзя! Частный экипаж!
– встрепенулся кучер, но барышня рявкнула знакомым голосом:
– Гони, болван! К рассвету - дома!
– Извините, ваша светлость. Не признал. Сей момент.
Фаэтон - эгоист рванул с места в галоп.
Подковы высекли белые искры по брускам мостовой.
Фиолетовые купола двух соборов города всплывали из приморской стеклянной пустоты и меркли.
В канале плеснуло весло. Выматерился грузчик на гранитной пристани.
Хлебные лавки освободились от ставен - из пекарен привезли первый финский хлеб, калачи, сайки, свадебные караваи, обсыпанные мукой, украшенные тминными запятыми и яичной глазурью.
Утро.
“Для кого это, для кого это?
Для тебя, мое прелестное дитя.
Был ли счастлив ты? Был ли счастлив ты?
Был ли счастлив?”
+ + +
– Сохраняйте спокойствие, дамы и господа - Ян Шпачек, выразительно взглянул на усатого полицейского чина в штатском. Остальная публика - мундиры, удостоверения, полубачки, портупеи, кобуры и короткие сабли его не интересовали, по опыту Шпачек знал, что коноводом жандармских табунов всегда бывает дурно одетый, помятый холостяк, господин Никто в несвежем
– Ничего из ряда вон выходящего не произошло. Гость выпил лишку, выстрелил в люстру. Обычное дело. Убыток оплачен, гость принес извинения. Есть свидетели.
“Случайные” понятые закивали в унисон:
– Так точно-с!
Господин Никто засомневался:
– Но был вызов…
– Ложный.
– возразил директор Дома Праха.
– Есть свидетели. Могут подтвердить письменно. Гоп-ля!
Шпачек звучно и сухо щелкнул пальцами.
Понятые перестроились, как по команде, один уже спросил у полицейского бланк и огрызок карандаша, кто-то пригнулся, и прямо в коридоре выстроилась неровная очередь - подписывать бумажку на его спине, как на пюпитре.
– Опять ложный сигнал?
– нахмурился Господин Никто - Месяц тому был ложный. На Пасху был ложный, сколько можно?
– Публика очень нервна и остро переживает искусство. Ни-ка-кой возможности спокойно ра-бо-тать - с каждым слогом наступал Ян Шпачек на полицейского в штатском.
– За беспокойство соблаговолите - штраф-с. По тарифу. У нас все, как в банке.
– директор виртуозно выхватил подписанный протокол со спины понятого, и шулерским жестом подсунув “под” взятку, поклонился.
Господин Никто пробежал глазами подписи.
– Минуточку… Но здесь те же фамилии, что и на Пасху и месяц на…за…д…
– Завсегдатаи!
– Шпачек радушно развел руками -
Злые духи подхватили остатки гостей под белы локти и выдавили на рассветную улицу оторопевший полицейский наряд.
На окнах Дома Праха живо задернулись одна за одной коралловые мантии занавесей.
– Дамы и господа! Дом Праха закрывается, мы будем рады видеть вас завтра вечером. До новых встреч!
Зал Общий план.
В зале погасли усталые лампионы, зашаркала швабра по паркету, расторопные руки скатали ковровые дорожки, и расставили стулья ножками вверх на столики.
Последняя кордебалетная “мышка”, щуря красные от бессонницы глаза, прошмыгнула в низкую дверь служебного выхода, кутаясь в пасмурное пальтишко с пелеринкой.
Шпачек подошел к роялю, ключ от крышки он не доверял никому, тронул холодные клавиши, и в медленном темпе набренчал первые такты “Лунной сонаты”, которые тут же перешли в ломкую “припрыжку” собачьего вальса.
Чех поднял голову и встретился взглядом с младшим официантом Дома Праха - Эдуардом Поланским.
Шпачек дернул щекой и лишний раз подумал: “Черт меня дернул взять этого котофея на испытательный срок. Сегодня уволю. “
– Марш работать.
– приказал директор.
– Дармоед.
– Па-азвольте, я бы выразился, соблюдать авантаж!.
– обиделся Поланский и присел на край сцены, качая толстой ножкой в полосатой брючине.
Пятнышко усиков под мясистым носом встопорщилось -
– Я вам не банальный халдей. Прошу с этой минуты называть меня: Господин Репортёр.