Все, кроме смерти
Шрифт:
– Как?
– переспросил Шпачек и, бесшумно опустил крышку рояля.
Поланский прекрасно знал, что расхристанный “пассажир”, прячась от полиции в телефонной комнате, совершил пару необходимых звонков в ночные редакции.
И звонки были приняты сразу после того, как редакторы спросонок разобрали, кто с ними разговаривает. Главное, что такая крупная птица, пусть и не без некоторого нажима, согласилась оказать протекцию.
Люди этого полета, я бы выразился, не стесняются временем
“В штате с завтрашнего дня” - отрапартовала телефонная трубка.
Теперь Поланский ковал железо, пока горячо, он закинул обе ноги на сцену, и барственно приказал директору-пианисту.
– Всякое начало тяжело, милейший господин Шпачек. Я арендую у вас зал, на полчаса. По тарифу. Извольте ассистировать.
Шпачек молча взял деньги. И первым отвел глаза. По наитию старого стреляного воробья он уже понял, что от него требуется. Свистнул бармену - тот извлек из пустоты запотевшую бутылку лимонной водки с ледника.
Шпачек спустился в зал. Тяжело занял первый столик для особых гостей. Поединок с бывшим официантом директор дома Праха проиграл.
Поланский виртуозно водрузил на все четыре ножки венский стул, обычный атрибут выступлений старлетки Три Креста.
По четырем ступенькам из зала на сцену поднялся давешний пучеглазый пассажир. Он ополоснул щеки и прическу в уборной, припудрил синяки и ссадины, застегнул уцелевшие пуговицы.
Крупный план. Наплыв
С тайных колосников слева вспыхнул магний на полочке невидимого фотографического аппарата. Пассажир мучительно закрыл лицо растопыренной пятерней.
– Умоляю! Без photos!
– последнее слово он произнес в нос на иностранный манер
. Пассажир бессильно опустился на венский стул посреди сцены.
– Невозможно, я бы выразился!
– Поланский встал навытяжку. Балансировал на трех пальцах серебряным подносом с бутылкой и мизерной рюмочкой водки, в которой преломлялся прямой пресный свет.
.
– Уговор дороже денег, я бы выразился! Вы устраиваете меня репортером в штат еженедельника “Дилижанс”, я молчу об инциденте хором, как покойницкая на Втором Городском кладбище. Но Вам просто необходимо выговориться. У Вас драма.
Пассажир зажмурился и поддакнул.
– Д-драма.
Поланский звякнул краешком рюмочки о бутылочный бок.
– Ну во-от… А если у нас драма - дружеская беседа, самое милое дело?
Пассажир размяк и пристально сглотнул.
– Надеюсь, все, что я скажу останется между нами?
– Между нами!
– заверил Поланский.
– Между нами… - повторил Шпачек и спрятал улыбку в рукав..
– Между, между, нами!
– зашелестела на разные голоса медвежья тишина по углам.
– межжду…
Магний снова вспыхнул на колосниках. Это просто бессменный невидимка
– Водки.
– сдался пассажир.
– Прозит - подал выпивку Поланский.
– Повторить.
Поланский не смутился, подал всю бутылку, которую пассажир тут же тиснул между ног.
Вместо подноса в руках Эдуарда Поланского возник пухлый блокнот. Серебряный карандашик заплясал на привязи.
– Ваше имя, чин, титул?
– Дмитрий. Флигель-адъютант, штаб-ротмистр лейб-гвардии Конного полка.
– пассажир смутился и понюхав водочное горлышко зарделся скулами: Великий князь.
– Ваш отец?
– Один из четырех дядей Императора, Павел.
– Ваша мать?
– Святая женщина!
– Подробнее.
– Я плод морганатического брака. Первая жена папеньки скончалась бездетной, вторая - родила меня в Париже в фойе “Кафе Этуаль”. В два часа ночи. Я обделен любовью с детства.
– Не так быстро. Мор-га-на-ти-ческого брака - продиктовал сам себе Поланский - грифель задергался на чистом листе с красной строки.
Секунду спустя перед носом Матвея Адлера повисла злосчастная фотокарточка.
– Вам знаком этот человек?
– Да.
– Адлер совсем сник.
– Его имя?
– О Господи, его все в городе знают, и вы тоже. Его отец - генерал губернатор Города, кавалергард, маман - столичная гранддама, увольте меня от объяснений. Это задушевная беседа, или допрос?
– Как угодно - осклабился Поланский и пристально спросил:
– Что сделал с Вами это человек?
Полупустая водочная бутылка звучно покатилась по доскам сцены, завертелась у правой рампы, как в похабной игре в бутылочку на мальчишнике - и замершее горлышко уставилось на “пассажира” пистолетным дулом.
Сценический свет побагровел - прожектор затенил убийственно-красный, приличный случаю, фильтр.
– Для танго нужны двое, - горько заметил Дмитрий. Встал со стула. Раздернул узел галстука.
Впился пальцами в спинку венского стула. Отвернулся на миг. И снова взглянул в пустой зал исподлобья, как бросают с ладони финку.
Переход кадра. Натурная съемка. Панорама.
… Пролетка- англичанка катила, почти не касаясь умытой мостовой, мимо чугунной вязи ограды набережной канала, мимо отбитых по линии песочных и серых строений с масками на фронтонах, с выгнутыми балконами, с дубовыми дверями парадных.
Цок-цок, перебили ладной рысью копыта на повороте.
Побежал через гостиничную площадь с летящим конным памятником посреди первый газетчик, прихватил на лету слишком длинные рукава отцовского пиджака.