Все мои чувства к Ней
Шрифт:
Сегодня день был солнечный, и пусть мне не досталось пока еще Ее внимания, взгляда, ни капельки голоса, ни одного вопроса, лишь утреннее приветствие, я был в приподнятом настроении от предвкушения. Надо признать, что такой дефицит объяснялся весьма прозаическими причинами. Решалась судьба нескольких проектов сразу и, с большой вероятностью — в нашу пользу, в том числе и благодаря нашим ночным бдениям. Это принесло бы для компании прибыль, а нам возможность выдохнуть от постоянного аврала хотя бы на неделю. По Ее довольному лицу и более чем обычной говорливости я практически сразу догадался, что дела по проектам идут хорошо. Информацию о результатах Она держала в тайне до самого конца в силу своих должностных обязанностей, но Ее сияющие глаза предательски выдавали ее. Мне не терпелось, Бог с ними, с проектами, они будут всегда, но мне так хотелось Её трех-пяти минут только для меня. Нужно метить в цель, поэтому я сразу спрашиваю о главном, и Она не сдерживается и говорит мне, что мы выиграли и начинает…танцевать! Танцует Она комично, угловато, даже безумно, но волна счастья и восторга, которая исходит от Нее накрывает и меня с головой. Она танцует, и никто, кроме меня, не понимает, почему, никто, кроме меня, не разделяет сейчас с Ней радость, и мне и смешно, и радостно, и я даже рад за работу, которую последний год замечаю лишь номинально.
Новая Она
Дни были одинаково желто-серыми: желтыми утром и серыми к вечеру, душными, даже если был дождь, липкими — когда его не было. Я бежал длинную дистанцию и заранее знал, что не справлюсь, я не смогу весь ее отпуск промолчать, не написав ни слова. Я найду повод, я создам его. Есть чемпионы, которые ставят рекорды по количеству минут под водой, задержав дыхание. Я побил все рекорды, я устал. Мне нужно лишь одно сообщение, значок в мессенджере
Как Она там? С мужем и с дочкой. С мужем. В отпуске с мужем. Я всегда гоню эти мысли, внутри меня стоит блок, защищающий от запретной зоны, куда мыслям заходить запрещено — иначе это кончится безумием. Я видел его раз. Ни такой, как я себе представлял, казалось бы типичный, но, учитывая, что он для Нее иностранец, как и я впрочем, на Ее фоне необычный, но не более. Съела ли меня ревность? Нет. Было странное чувство, как будто мы все в чьем-то дурном сне. Нереальное сочетание реальных событий. Она рядом с ним была чуть более взволнована, чем обычно. И да, я не ревновал, не злился, но, что больно порезало меня, так это то, что при всей свой среднестатистичности он возносился над Ней, ему было приятно демонстрировать, что он значим для Нее перед всеми. Неужели этим можно кичиться? Это дар Божий — быть для Нее значимым. Когда он ушел, у меня снова был эпизод неосознанных, спонтанных речей моего подсознания, который практически ставил меня спиной к пропасти, и я не мог видеть, далеко ли до края. Я сказал Ей тогда как-то по-хозяйски, невольно примерив высокомерие Ее благоверного на себя, "Ну вот, я видел твоего мужа". И все это я сказал, наверное, больше себе, как будто примерил одежду не по плечу.
Теперь Она в отпуске, за тысячи километров от меня, но в моей стране. Дышит воздухом, по которому я соскучился в этой бесконечной командировке. В свой отпуск я буду дышать этим воздухом рядом с Крис. Я мог бы и прекратить эту затянувшуюся командировку, козырял этим, но сейчас отдавал себе отчет, что привязанность к Ней невидимой силой опутала меня, и не так просто принять волевое решение. А если и приму его — отпустит ли меня? Разорвутся ли цепи? Да, я тоскую, но могу безнаказанно смотреть на ее пустой стол, с постоянно включенным компьютером, мечтать о встрече, считать дни, складывать в чертогах разума темы, вопросы, которые можно обсудить по Ее возвращении. Ожидание было мучительным и приятным.
В день возвращения я всячески оттягивал выход из дома. Говорил с Крис дольше обычного, гулял с собакой, что несвойственно мне — я боялся. А вдруг что-то произойдет не то? Что-то, что все разрушит… Вдруг в Ней что-то изменится.? Здравый смысл подсказывал, что кардинального ничего произойти не могло. Но, привыкнув жить всегда в рамках должности, к маленьким удовольствиям я относился с трепетом, оттягивая момент и растягивая удовольствие.
Я чувствую оторопь. Это Она, но кроме глаз не узнаю пока больше ничего своего, ни привычных мне вьющихся непослушных волос, поведение которых по утрам было более приличным, ни удобной, похожей на мою, одежды, не офисного стиля, но в которой движения Ее были естественными. Она стала новой. И дело тут не только в новом не свойственном ей ярком цвете волос и небольшой полноте, свойственной всем после отпуска. Подделка, более дешевая версия себя. Но зачем? Все, что мне было дорого, на всех картинках, которые перед моими глазами показывает мой внутренний кинопроектор перед сном, на всех них там моя Она, и, наблюдая за Ней такой, каждый день мои картинки оживали, становились ярче. А теперь, мультипликатор умер, и не повторить нарисованного им. Картинки похожие, но другие. Мое сердце, да и все естество ноет. Но я рад Ее видеть, рад, что Она вернулась, с Ней все хорошо, Она может обратиться ко мне, постоять рядом, печатать на моей клавиатуре, можем заказать вместе обед. Я приму Ее и буду искать такие любимые мною черты в Ней уже новой. Кто бы ни подходил к Ней, делает Ей комплимент, как будто бы Она стала красивой. И похоже только я знаю, что Она всегда была красивой, безоговорочно красивой, и я знаю это даже лучше Ее самой. Я не могу напасть сразу: сначала несколько общих вопросов, потом, спустя время. обсудим работу, а дальше — посмотрим. Упорядоченные ранее мысли сбиты, навигация сломана, я не могу правильно расставить фабулу нашего общения. Но вот уже третий час мои мысли не заняты ничем кроме Нее. Работа стоит, кофе не бодрит, просто проникает в меня, вкус сигарет не чувствуется, хотя их больше обычного, ведь чем больше раз я выйду, тем чаще пройду мимо Нее. Она наслаждается вниманием, но как будто не в полной мере, как будто не получает желанной оценки от кого-то конкретного. От мысли, что от меня, кровь приливает к лицу так сильно и неожиданно, что тщетно пытающийся донести до меня мысль коллега уже битых пять минут, замечает это и спрашивает в порядке ли я. Порядок здесь окончательно нарушен, друг мой, и чтобы восстановить его требуется намного больше ресурса, чем Вам кажется. Я решительно не могу совмещать свои мысли с количествами, кубометрами, человекочасами и так далее. Но ведь я сказал Ей: "Ты сменила цвет волос". Да, это констатация факта, и яркость Ее нового цвета делала мой комментарий еще более бессмысленным. Как опечататься и написать в тексте одно и тоже слово два раза, или вклеить одну и ту же картинку не к месту. Должен ли я был сказать больше? И должен кому- себе или Ей? Со второй ночи, перед которой я ясно ощутил, что холодность и преумноженная вежливость ко мне носят оборонительный характер, меня периодически стало относить в пошловатое отождествление Нас с влюбленными друг в друга людьми. Эта дорога была слишком скользкой, я не мог рискнуть встать на нее, и уж тем более потащить за собой Ее, чтобы Мы вместе упали. Всё по той же причине, почему мы до сих пор не где-то в маленьком домике на берегу моря, хотя могли бы быть там уже после первой ночи. Желание, муки совести, вина за бесхребетность, неуверенность, невероятно сильное притяжение к Ней- всё это разрывало меня на части буквально. Хотел, но не мог. Ненавидел себя за то, что хотел недостаточно сильно, что так развит во мне нравственный императив. Так, наверное, и терзают себя и близких наркозависимые. Однажды мы говорили про печенье моей национальной кухни, Она слышала о нем и хотела приготовить, и даже вызвалась, узнав, что я люблю его. Приготовила Она его через несколько дней, и… я отказался. Я хотел, но чувствовал, как нога моя едет по вышеупомянутой дороге, я откидываюсь назад, и в последний момент успеваю поймать равновесие. Я сделал Ей неприятно, я ущемил Ее желание сделать приятное. От собственной подлости была горечь, которую перебил бы только вкус приготовленного Ее руками печенья.
И я решаюсь уйти. Раньше. Предлог выбираю банальный — по самочувствию. Я в первый раз самовольно решил прервать время с Ней, так вероломно урезать его, и это после долгой разлуки! Но мне нужно было собраться с мыслями
Музыка
Цвет волос потихоньку смывался, и хоть я и адаптировался к нему, мне было радостно вновь встретить Ее такой, к какой я привык. Эффект отпуска из-за длинной вереницы дел прошел быстро, даже слишком. Я стал замечать, что продуктивность Ее как будто поугасла вместе с самоотверженностью. В целом Она стала спокойнее и отрешеннее. И если раньше я отводил себе для коротких вылазок на разговоры с Ней не более получаса в день — раза по 4 через каждые 3 часа — ну или, как получалось, чтобы не отвлекать Ее от работы. То теперь я стал замечать, что могу позволить отвлечь Ее на себя и дольше. Она слушала со вниманием, отвечала, а я возвращаясь домой в метро, в наушниках на фоне музыки вновь и вновь прослушивал Ее слова, Ее интонацию, погружая себя в легкую медитацию. От метро до дома было недалеко, поэтому возвышенное состояние мое обрывалось резко. Домой я заходил уже как не вовремя разбуженный человек. Крис замечала это, но отшучивалась — ей хватало терпения, опыта и мудрости принимать меня таким. Любит ли она меня или просто не хочет еще раз в развод? Я для нее хороший вариант, ей дается практически все, чего она хочет. При этом она не ездит на работу каждый день, не получает зарплату, не считая каких-то эпизодических заработков, впрочем не всегда ничтожных. Ее жизнь проходит параллельно моей, она много рассказывает мне, но мне есть, о чем подумать, а то, что делает она, мне кажется настолько эфемерным, что я не могу заставить себя поверить в это. Если соблюдается баланс между домом, едой и неразглашением нашей частной жизни, то я готов потерпеть это непонятное то ли творчество, то ли работу. Хотя да, она могла бы, и даже должна была бы найти нормальную работу, как все, совмещать это с домом. Ведь Она же успевает это делать, у Нее получается. Крис не может, поэтому и не делает. Я соглашаюсь, так же, как соглашаюсь уйти среди ночи из пустого офиса, где мог бы провести ночь с Ней. Я выбрал Крис еще до знакомства с Ней, и на тот момент всё было понятно, правильно, разумно, предсказуемо, и стоило одному дню, в котором появилась Она просочиться в мою жизнь, как двадцать пятый кадр — и все посыпалось. Несмотря на приготовленный Крис ужин я от плохого настроения готовлю себе что-то на скорую руку сам и удаляюсь в себя, надев наушники. Как в любом правильном человеке во мне было кое-что неправильное — мое увлечение музыкой. Началось оно со школы,
И вот теперь Она слушает. Я не могу удержаться и не посмотреть на Неё дольше обычного. Моя музыка проникает в Нее вместо меня, все волнообразные движения отражаются на Ее лице. В наушниках Она, но я слушаю сквозь Нее — настолько Она открыта для меня сейчас, а я для Нее. Отрывок достаточно длинный, но определенное рабочими приличиям для Нас время так кратко и мимолетно. Моя жизнь на волоске, мое сердце, как стеклянная ваза неосторожно задетая и через секунду готовая превратиться в осколки. Зачитывание приговора откладывается, так как Ее отвлекает неуместно болтливый псевдо-начальник, который, конечно, не преминет донести на наши нерабочие занятия настоящему начальству, если мы не будем регулярно и в нужных пропорциях улыбаться его шуткам, поддакивать и кивать. А после ритуала с псевд-начальником, Она забыла обо мне. Ваза разбилась, и я вместе с ней вдребезги. Я чувствовал себя самым настоящим дураком, я посыпал голову пеплом, боль и отчаяние были настолько нестерпимыми, что помогли бы, возможно, несколько длинных продолговатых порезов вдоль всего предплечья. Зачем я так опозорился? Неужели самый необыкновенный и любимый мной человек убил меня так легко? Или Она послана мне таким образом сказать, что это не мое и мне это не нужно? Она говорит что-то про письмо от заказчика и про поручение. Я слушаю, но не слышу. От меня осталась оболочка, а настоящий я бегаю, бьюсь головой об стену и снова бегу в запертой комнате. Рассудок помутился настолько, что я не понимаю, как в момент Нашей с Ней беседы от Нее может прийти сообщение. Я гоню от себя эту галлюцинацию и еще полчаса нахожусь в прострации. Интенсивность стресса подавляется одной сигаретой, но не так, как хотелось бы. Обычно по возвращении из курилки я всегда смотрю на Нее по пути к своему столу Но в этот раз самолюбие, обида и стыд позволили мне изменить себе, и, чтобы замаскировать свое волнение, я сделал вид, что изучаю что-то в телефоне. Снова галлюцинации, баг или что это? От Нее действительно есть сообщение! Я открываю его и проваливаюсь в мягкое, обнимающее пространство Ее слов. Наверное, такое примерно ощущение испытывает младенец, оказавшись в материнских руках. Пульс приходит в норму, я не контролирую мышцы лица, которые расплываются в улыбке. Со стороны, наверное, я казался бешеным идиотом, но Она написала мне о моей музыке! Она описала, что почувствовала, Она поделилась этим со мной. Я вынырнул из ледяной воды и был согрет Ею. Я получил в ответ ее улыбку, когда Она пыталась подобрать слова, чтобы описать один интенсивный и громкий пассаж, и я помог Ей. Она тоже смущалась, Мы вместе пережили таинство общения друг с другом и неосязаемой материей, которая послужила для Нас каналом передачи энергии. Она увидела тот пассаж ярким, и даже переслушала его несколько раз, а я не предал ему значения, но теперь вслушался и понял, что не хочу менять его. Возможно, стоит изменить лишь переход к нему. Это мнение, которое не обижает, это обратная связь, которая наполняет тебя, окрыляет, не убивает в тебе творца, не превращает в ремесленника, а наоборот дает веру в себя и вдохновение.
Я заперт
Есть люди, которые выбирают себе опасные профессии, кайфуют от адреналина, или те, что намеренно рискуют жизнью и здоровьем, а умирают от нелепой случайности. Я не выбирал влюбиться в замужнюю женщину, свою коллегу и сражаться с самим собой каждый день, убивая и воскрешая это чувство. Мысли о Ее отношениях с мужем я гнал от себя, закрывался от них, потому что надеялся и получал подтверждения, что не все было в Ее браке гладко, а это было обезболивающим от чувства вины. В созданном моим воображением мире Она была под надежной защитой от его физических притязаний, на которые он по закону имел право. Да, Она связана с ним обязательствами, ребенком, но это все вторично, а первичны лишь каждодневные клады эмоций, которые Мы находим друг в друге при краткосрочных рабочих контактах. Я все чаще выходил на скользкую дорожку, я не стеснялся писать Ей личные сообщения. Она всегда отвечала, Мы заказывали товары с маркет — плейсов, Мы болтали, даже однажды вместе пошли на обед. Я всю дорогу говорил про очередной проект Крис, чтобы не умереть от распирающего желания поцеловать Ее в арке между улицами, больше уже никогда не возвращаясь в прежнюю жизнь. Тема выбрана была мною заранее — нужна была такая, максимально холодная и отвлеченная, которая бы не вызывала во мне хоть отдаленных чувств, кроме подступающего раздражения. Такая своеобразная анестезия, чтобы онеметь, не чувствовать лишнего. Когда мы приблизимся к той арке, когда будем возвращаться мимо нее, когда, переходя дорогу, на нерегулируемом перекрестке Она инстинктивно попытается найти мою руку, а на скользком участке, я по инерции попытаюсь Ее приобнять. Возможно, Нам встретятся коллеги, так как обеденный перерыв у всех, и ходят все в одни и те же места, но мы шли тогда по нашим ежедневным улицам, и даже они, эти ежедневные улицы и ежедневные прохожие, как будто бы оглянулись назад, а Мы были в вакууме нашего совместного одиночества — оправданного времени вместе.
За обедом я обратил внимание, что блюд Она заказала более, чем ожидалось. Я списал это на желание попробовать кухню. А потом Она еще набрала каких-то несочетаемых продуктов в магазине. Когда мы вернулись в офис, я заметил, что Она как будто в одышке или взволнована. Странное движение коллег вокруг Нее терзало меня, но я пока не находил ответов, так как то, что подсушивалось, оставалось для меня непонятным. Подслушивание стало важным навыком, который я развил с появлением Ее в моей жизни. Ведь офисные разговоры обладают особым флером и шармом. Начинаясь как рабочие, они неуклонно скатывались в личные, раскрывая собеседников порой с самых необычных сторон. Мое ухо за последний год было настроено на самые эффективные источники, то есть на тех коллег, с кем Она общалась стабильно активно. Их я понимал лучше, с новыми было сложнее, но интереснее.
Она встала, несколько с усилием и подошла к секретарю. Как всегда их нежный тон друг к другу, их речь мелодичная, интонации позитивные не резкие, и я расслабляюсь, и даже ленюсь слушать суть. Но вдруг резкие необычные для секретаря оборванные фразы заставляют меня прислушаться. «Месяц…а кто?…кто будет?…когда? … По тебе не видно». Слова такие простые, я знаю их перевод, но они не складываются в смысл. Я жонглирую ими, чтобы получить хоть какую-то законченную картину. Про что можно так сказать? Только про того, кто ждет ребенка… Но о ком они сплетничают? Да и зачем мне знать. Но Она слишком вовлечена, слишком много слов Она говорит, так не говорят о другом. Это просто не реально! Слишком закрывает собой секретаря, хотя они одной комплекции, слишком бледна и болезненна — такого раньше не было — слишком отрешена. Ведь всего пару дней мы шли вместе, и я не видел Ее такой. Как же я был ослеплен и старался не потерять контроль! И не заметил… Я так долго не замечал и не понимал! Я буквально почувствовал, как открывают вентиль с ядовитым газом, и он проникает в меня сначала на уровне рецепторов, а потом уже разносится по венам. Мне трудно дышать. Нет, еще нет, неточно. Не могло быть! Она не могла, не смогла бы! А как же? Когда в отпуске. Как я мог предотвратить?? Ведь Она не любит его, не может любить! У него нет музыки, он не приезжал к Ней ночью побыть с Ней, он не видел, как Она плакала тогда, он просто пользуется свои положением.