Все они почему-то умирали
Шрифт:
– Вы кто? – спросил Пафнутьев, пытаясь сломать эту затянувшуюся неопределенность.
– А вы кто?
– Начальник следственного отдела прокуратуры.
– Надо же, – усмехнулся незнакомец. – Наконец-то!
– Давно ждали?
– Ждали, – и опять в тоне заросшего человека промелькнула нотка незаслуженной обиды, как если бы Пафнутьев обещал его навестить месяц назад, но собрался только сейчас.
– А вы не ждали нас, а мы приперлися, – нараспев произнес Худолей. – Значит, так, мужик... Хватит темнить. Давай говори все, как есть – кто ты, что здесь делаешь, как оказался в этой яме?
– Посадили.
–
– Нашлись такие, – человек явно опасался говорить откровенно. Он все так же стоял в проеме двери, все так же за его спиной уходила в темноту лестница.
Пафнутьев молча вынул из кармана удостоверение и протянул незнакомцу. Тот взял, всмотрелся, вчитался.
– Идемте, – незнакомец сделал приглашающий жест рукой. – Сами посмотрите...
– Ну что ж, – согласился Пафнутьев. – Лучше один раз увидеть, да? А ты куда? – спросил он у Худолея, который тоже вознамерился было спуститься в глубину подвала. – Оставайся здесь, наверху. Будешь бить во все колокола, если я не вернусь через полчаса.
– Паша, какой ты все-таки умный!
– Потому и жив, – осторожно нащупывая ногой каждую ступеньку, Пафнутьев двинулся вслед за своим провожатым.
Опускаясь все ниже, Пафнутьев обратил внимание, что воздух здесь свежий и с глубиной не становится спертым, душным. Ступеньки были отлиты из бетона и оказались какими-то нестандартными, они были выше обычных, и поэтому приходилось каждую следующую нащупывать, а уж потом становиться на нее всей тяжестью.
– Вот и пришли, – раздался в темноте голос незнакомца. Вспыхнула несильная лампочка, и Пафнутьев увидел, что стоит посредине комнаты без единого, даже самого маленького окна. В углу стоял лежак с подушкой, к стене были придвинуты небольшой стол и два стула. На столе были разбросаны остатки пищи и, конечно же, стояла неизменная бутылка виски.
– Красиво жить не запретишь, – пробормотал Пафнутьев, показывая на бутылку. Он присел к столу на один из стульев, второй придвинул незнакомцу. – Прошу!
Тот усмехнулся, сел, сдвинул в сторону куски хлеба, колбасы, какие-то консервы.
– Павел Николаевич Пафнутьев, – протянул руку следователь и пытливо заглянул в глаза заросшего человека, предлагая и ему представиться.
– Скурыгин Эдуард Игоревич.
– Скурыгин? – Пафнутьев задумался, что-то ему напоминала эта фамилия, где-то он ее слышал, наверняка произносил не один раз, и было это совсем недавно. – Не тот ли Скурыгин, который...
– Тот самый. Вы наверняка видели мою фамилию в сводке уголовных происшествий месяца два назад. Пропал бизнесмен. И никаких следов. Было такое?
– Что-то припоминается.
– Тогда считайте, что Скурыгин нашелся.
– Так это вы тот самый бизнесмен?
– Был. Бизнесмен.
– А сейчас?
– Заключенный личной тюрьмы Объячева.
– Сколько же он вам дал?
– Неважно. Он сделал все что хотел. Я сломался и довольно быстро. Слабаком оказался. Сожалею. Но – поздно. На сегодняшний день у меня нет ничего, кроме этой кушетки, стола и бутылки виски. Впрочем, и виски скоро закончится.
Пафнутьев продолжал осматривать каземат, в котором пребывал Скурыгин. Стены были оштукатурены, потом зашпаклеваны, вид имели вполне приличный. Наконец он увидел то, что искал с самого начала, – вентиляцию. Маленькое круглое отверстие было почему-то сделано у самого пола.
Пока
– Вы что-то ищете? – нервно спросил Скурыгин, косясь на Худолея и, судя по всему, не одобряя его любопытства.
– Что вы, что вы! – замахал эксперт руками. – Просто интересуюсь бытом частного заключенного. Что-то вы, видимо, здесь читали, чем-то развлекались, а? Вас кто-то посещал?
– Объячев посещал.
– С какой целью? – спросил Пафнутьев.
– Куражился. Время от времени приносил документы, которые я должен был подписывать.
– Подписывали?
– Да.
– И что же в результате?
– Долги, которые были на нем, теперь на мне.
– Это плохо, – посочувствовал Худолей, и в этот момент его передвижения перестали быть бестолковыми. Он замер, как охотничья собака, почуявшая дичь, причем замер как-то сразу, на ходу, так что Пафнутьев и Скурыгин сразу обратили на него внимание. Почувствовав, что за ним наблюдают, Худолей сделал несколько маскировочных движений – наклонился и вроде бы завязал шнурок, потом двинулся совсем в другую сторону и таким образом погасил к себе интерес, тем более что Пафнутьев задал Скурыгину забавный вопрос.
– Скажите, пожалуйста, как все понимать... Вы здесь вроде бы в заточении, Объячев заставляет вас подписывать всякие бумаги, а в то же время дверь закрывается изнутри? Другими словами, вы всегда можете выйти отсюда?
– Не могу, – ответил Скурыгин. – В том-то все и дело, что я уже не могу покинуть это заточение.
– Почему?
– Потому что это уже не заточение... Это убежище. Стоит мне появиться в городе, и меня хлопнут в первом же подъезде, не забыв сделать контрольную дырку в голове. Теперь я уже не сижу, прячусь. Объячев по великодушию своему и доброте человеческой позволил мне здесь побыть некоторое время. Пока поугаснут страсти и меня уже не будут искать.
– А вас ищут?
– У меня есть основания так думать.
– И вы уже не хотите покидать эту камеру?
– Мне и нельзя ее покидать.
– Вы знаете, что Объячев убит?
Скурыгин некоторое время смотрел на Пафнутьева, словно не понимая сказанного, потом отвернулся. И Пафнутьев понял – о смерти Объячева, мучителя своего и тюремщика, он знает.
– Сюда тоже просачиваются кое-какие слухи с воли, – сказал он.
– От кого?
– Вохмянин сказал.
– Он вас навещает?
– Пришел как-то... Совсем недавно. Не то сутки, не то двое назад. Сказал, что Объячев убит и томиться мне здесь уже нет смысла.
– Сутки или двое суток назад Вохмянин сказал о смерти Объячева? – уточнил Худолей.
– Если вы посидите взаперти без окон, без дневного света, без часов, – Скурыгин усмехнулся с горечью, как бы призывая понять и оценить все, что ему пришлось перенести.
– То что? – спросил Пафнутьев.
– То вы не вспомните – был ли какой разговор сутки назад, неделю или месяц... Время превращается в какое-то месиво, и ты барахтаешься в нем совершенно беспомощный, одуревший от неопределенности. Нет, меня здесь не избивали и иглы под ногти не загоняли, не заставляли гадюк глотать и утюгом тоже не прижигали... Но отсутствие времени добивало.