Все они почему-то умирали
Шрифт:
– Если уж говорить прямо, – начал Шаланда, опасаясь сорваться на неосторожное слово, – то первым ее начал выделять... ты, Паша.
– Да? – удивился Пафнутьев. – Но ведь она того стоит!
– А разве кто в этом сомневается?
– Главное, чтобы ты, Жора, не сомневался. – Пафнутьев хотел добавить еще что-то язвительное, но его остановил писк телефона в кармане. Телефоны действительно стали звенеть чаще, нежели в предыдущие дни, – верный признак того, что дело близилось к развязке. – Слушаю! – заорал в трубку Пафнутьев. – Начальство
– Худолей беспокоит, – смиренный голос сразу вернул Пафнутьева из куражливых высот на землю. – Я могу говорить?
– Худолей беспокоит, – не удержался от шпильки Пафнутьев и подмигнул Шаланде. – Ты не просто можешь, обязан говорить.
– Только что я был у ребят, которые полистали вьюевские бумаги...
– Ну?!
– Это было убийство, Павел Николаевич, – скорбно сказал Худолей и замолк, ожидая новых вопросов.
– Опять?! – пролепетал Пафнутьев и обессиленно опустился на стул.
– Опять?! – охнул Шаланда, припадая тяжелой грудью к столу. – Неужели это никогда не кончится...
– Павел Николаевич, – продолжал Худолей невозмутимо, – я употребил это слово в метафорическом значении, условном, если вы позволите мне так выразиться, образном... Собственно, убийства с лишением кого-либо... жизни. Этого не было.
– Убийства не было, – успокоил Пафнутьев Шаланду. – Худолей выразился иносказательно. С ним это бывает.
– Я его задушу собственными руками! – прошипел Шаланда, сверкая очами, и Пафнутьев только теперь осознал опасность, которая нависла над Худолеем.
– Продолжай, – сказал Пафнутьев в трубку и сделал знак Шаланде, чтобы тот чуть потише выражал свои угрозы.
– Там наверняка рядом Шаланда? – осмелился спросить Худолей.
– Да, он здесь. И в гневе.
– Это хорошо... Так вот, ребята, которые по нашей просьбе изучили содержимое вьюевского чемодана, пришли к твердому убеждению, что действительно готовилось безжалостное, коварное убийство Объячева. Уточняю – они имеют в виду убийство финансовое, коммерческое. Если бы Объячев выжил, если бы Вьюеву удалось с этими бумагами скрыться... То Объячев был бы не просто разорен, он оказался бы в долгах на всю оставшуюся жизнь. «Это смерть», – сказали мне ребята. Умные, между прочим, ребята, толковые, грамотные, на компьютерах во всякие игры могут играть. Я им, с твоего позволения, Паша, бутылку виски пообещал... Так что с тебя причитается.
– Я им ничего не обещал.
– Видишь, какие мы с тобой разные люди, – горестно проговорил Худолей. – Ну да ладно, тут уж ничего не изменить. Я продолжаю?
– Продолжай.
– В чемодане оказались договоры, чеки на предъявителя, расписки, в том числе расписки самого Вьюева. Причем много договоров сугубо... Есть такое очень ученое слово... Я сейчас его вспомню... Очень умное слово, я от тебя, Паша, таких слов никогда не слышал, они неведомы тебе...
– Конфиденциальные договоры, – пробормотал Пафнутьев.
– Паша! – вскричал
– Заткнись.
– Есть основания полагать, что Маргарита помогала Вьюеву наполнять бумагами его чемодан. Там есть документы, касающиеся ее лично... Другими словами, это не Вьюев убегал, это они вместе пытались убежать.
– Объячев к тому времени был мертв, – как бы про себя сказал Пафнутьев.
– Да, к тому времени у него была дырка в голове, спица в сердце, клофелин в желудке и радиация по всему телу. Особенно в яйцах.
– Почему именно там? – удивился Пафнутьев.
– Радиация имеет такую особенность – собираться в этом участке тела. И яйца имеют такую же особенность.
– Какую особенность?
– Способность радиацию в себе накапливать или, как говорят ученые люди, аккумулировать.
– Хочешь поговорить? – Пафнутьев протянул трубку Шаланде. – Он о яйцах рассуждает.
– Каких?
– Человечьих.
– Передай ему, что я его за это самое место подвешу в собственном кабинете! К люстре! И включу вентилятор – чтобы он вертелся над моей головой!
– Я слышал, что он сказал, – пробормотал Худолей. – Я всегда, Паша, говорил, что Шаланда – чрезвычайно талантливый человек. Сложись его жизнь чуть иначе, он мог бы стать великим. Передай, что я не перестаю им восторгаться. Такое образное мышление, как у Шаланды, встречается чрезвычайно редко.
– Он просил передать, что постоянно восторгается тобой, – сказал Пафнутьев и отключил телефон.
– Спасибо, конечно, – проворчал Шаланда, остывая. – Я ему очень благодарен за добрые слова... Наверно, все мы бываем не всегда справедливы к людям, с которыми сводит жизнь... Но что делать, что делать, Паша!
– Скажи ему как-нибудь теплое словечко... Ему этого надолго хватит.
– Думаешь? – усомнился Шаланда.
– Уверен.
– Ну, ладно... А по делу он что-нибудь сказал?
– О! – воскликнул Пафнутьев. – Он столько, оказывается, всего узнал... Он перевернул все наши представления об этих событиях. Просто не оставил камня на камне.
– Ладно, Паша... – устало проговорил Шаланда. – Разбирайся со своим Худолеем сам. Переворачивайте друг у друга все, что вам хочется переворачивать. Что будем делать?
– Скурыгина надо ловить.
– А на фиг он нужен?
– Он убийца.
– Ты уверен?
– Да.
– Поделись.
– Хорошо. Худолей говорит, что Скурыгин...
– Если Худолей говорит, будем ловить Скурыгина. Как я понимаю, надо брать под жесткий надзор все его фирмы, квартиры, жен, детей, приятелей... Как он выглядит?
– Как и прежде. Побрился, причесался, наверняка надел свой банкирский наряд...
– Отощал в подвале-то?
– Нет. Кормили его нормально. В душ водили.. Даже выпить давали.