Все прекрасное началось потом
Шрифт:
Но самое удивительное, писал Джордж в другом письме, – то, что после многолетних неудачных попыток отыскать следы земледелия в высокогорном озерном краю в Перу и Боливии, на высоте около четырех тысяч метров, археологи наконец наткнулись на технологические приспособления, с помощью которых древние благополучно выращивали хлеб на площади порядка двухсот тысяч акров.
В ответных письмах мать ни разу не коснулась его исторических экскурсов. Зато она писала ему, что ела на завтрак, как погода нарушила ее планы, в каком состоянии находится их дом, что у них мало денег и она боится, потому что не знает, как теперь будет праздновать свой день рождения.
Между Эксмутом и Афинами Джордж отучился в небольшом гуманитарном колледже, неподалеку от своей школы. Жил он в общежитии, которое студенты прозвали Лисьей норой. У него были койка, стол, стул, лампа и маленькая книжная полка, беспорядочно заставленная непомерным количеством книг.
Его соседа по комнате звали Джошуа – он был с какого-то острова у побережья штата Мэн, носил прозрачные брекеты на зубах и гонял на велосипеде образца пятидесятых годов.
Субботними вечерами Джордж переписывал целые разделы из «Илиады» и «Одиссеи» на древнегреческом. После первого курса английского Джордж вручил преподавателю папку с несколькими своими переводами. Преподаватель был человек весьма преклонного возраста. Раскрыв папку, он на мгновение растерялся, потом сказал: «Иисус Назорей».
На первом курсе Джордж как-то раз два дня кряду слушал партиты Баха, прокручивая их снова и снова, и без наушников.
А через неделю, вернувшись к себе в общагу, он обнаружил, что шкаф его соседа по комнате опустел, а на койке у него остался только матрас. У Джорджа на подушке лежала записка:
«Дорогой Джордж,
Я переселился! А если тебе будет нужен друг, я всегда рядом, в комнате чуть дальше по коридору…
Джордж завернул компакт-диски с «Французскими сюитами» Баха в маленький пакет и перевязал его ленточкой. Потом откупорил бутылку джина, пару раз хлебнул из нее, после чего плеснул немного джина в стакан и смешал его с тоником.
Следом за тем он достал блокнот и ручку.
Посмотрел на стакан, глянул в окно – на чуть клонящиеся от ветра высокие деревья, которыми был засажен весь студенческий городок. Взял пакет и, пройдя немного дальше по коридору, оставил его возле двери новой комнаты Джошуа с запиской следующего содержания:
«Когда Иоганну Себастьяну Баху было девять лет, он переписал целую нотную библиотеку. Он тайком выбирался из спальни, спускался вниз, тихонько поворачивал железное кольцо, поднимавшее щеколду, и преспокойно трудился себе при лунном свете. Страсти, которыми мы не можем управлять, ограничивают нас.
Через несколько дней после любовной встречи с Ребеккой Джордж сидел поздним вечером в кафе у своего дома и снова переживал ту ночь. Он силился вспомнить все до мельчайших подробностей: что она говорила и что у них было на обед. Ему хотелось иметь у себя ее фотографию или прядь волос – хоть какой-нибудь предмет в память о той ночи, который можно было бы ощущать в руке как доказательство того, что наконец это случилось: он влюблен.
Глава
Следующий день был воскресенье. Проснувшись, Ребекка приняла душ. И принялась убираться у себя в мастерской. Приведя все в порядок, она вдруг почувствовала, что ее как будто тянет из дома, и решила пройтись по узким рядам блошиного рынка Монастираки. Она достала пару одноцветных белых брюк, достаточно просторных, чтобы не слышать зазывных рявкающих окликов жидковолосых рыночных торговцев. Она уже вышла из того возраста, когда хочется привлекать к себе внимание мужчин, даже несимпатичных.
Блошиный рынок манил самую разношерстную публику. Обездоленных работяг, выискивающих безделушки, чтобы потом перепродать подороже. Цыган (в основном неместных), падких на все пестрое, в том числе туристов, обвешанных всевозможными сувенирами, включая армейские бинокли, сделанные в бывшем Советском Союзе (с голограммой в виде серпа и молота на окулярах). Был там и вездесущий преступный элемент, который проникает на все массовые уличные мероприятия в Афинах и, проявляя особый интерес к толпе, высматривает в ней лица, способные удовлетворить его порочные фантазии.
Для Ребекки самым важным членом блошино-рыночной общины был шарманщик с музыкальной шкатулкой на колесах из 1850-х годов. Обычно он катал свою тележку из угла в угол, останавливался и, крутанув ручку шарманки, затягивал песню. Голос у него был дряхлый, надтреснутый, как и музыка, изливавшаяся из его инструмента. Он казался Ребекке сказочным героем из других времен. В ее глазах он выглядел красавцем, хотя в его песнопениях она не понимала ни слова.
В жару в афинском метро было опасно. Старушки обмахивались свернутыми газетами. Пассажиры, прилипнув к деревянным сиденьям, глядели друг на друга, словно сотрапезники за столом в ожидании блюд, которые им никто не собирался приносить.
На завтрак она съела пару круассанов, подогретых на солнце у нее во внутреннем дворике. Потом, босая, выпила ледяного козьего молока из чашки, глядя, как машины объезжают дохлую псину.
Она вышла из метро на улицу, миновав двух чумазых подростков, которые явно приняли наркотики. В Мона-стираки яблоку негде было упасть – в основном от туристов, нахлынувших из Плаки [4] . Рыскали там и стайки воров-карманников – эти выискивали отбившихся от групп американских и немецких туристов.
4
Плака – древнейший район Афин у подножия Акрополя.
На узких улочках Монастираки было темно и душно. Торговцы развешивали товары во всех уголках, где только можно. Небольшие проходы вели на лестницы, упиравшиеся в ниши с французской столовой посудой, фарфоровыми куклами и семейными фотографиями, а в каком-то закутке даже посверкивала серебристая фара, тайком свинченная с «Роллс-Ройса Силвер гост» [5] , оставленного на стоянке у подножия Акрополя в 1937 году. У одного торговца имелась целая стопка фашистских касок с буквами «SS», выведенных сбоку готическим шрифтом, фашистские же серебряные значки, кружки с пулями, ножи, наручники и старые мышеловки, ржавые и сломанные.
5
Модель дорогого автомобиля, выпускавшаяся с 1906 по 1927 год.