Все приключения мушкетеров

Дюма-отец Александр

Миледи ожидала с нетерпением возвращения Фельтона; она была уверена, что увидится с ним в продолжение дня. Наконец, через час после описанной нами сцены, она услышала, что кто-то тихо разговаривал у дверей, потом дверь отворилась, и вошел Фельтон. Он быстро вошел в комнату, оставив за собою дверь отворенною и делая знаки миледи, чтоб она молчала; по лицу его видно было, что он очень встревожен.

Чего вы хотите? – спросила она.

– Послушайте, – тихо отвечал Фельтон, – я отослал часового, чтобы никто не знал, что я здесь, и чтобы не слыхали нашего разговора: барон сейчас рассказал мне ужасную историю.

Миледи улыбнулась как покорная жертва,

и покачала головой.

– Или вы демон, – сказал Фельтон, – или барон, мой благодетель, мой отец, – чудовище. Я знаю вас только четыре дня, а его люблю уже два года, поэтому мне простительно колебаться между вами и им; не пугайтесь слов моих, я должен, наконец, узнать истину. Сегодня после полуночи я приду к вам, и вы расскажете мне все.

– Нет, Фельтон, нет, брат мой, – сказала она, – ваша жертва слишком велика; я понимаю, чего она вам стоит. Нет, я погибла, не губите же себя вместе со мной; смерть моя будет гораздо красноречивее моей жизни, и безмолвие трупа убедит вас лучше слов моих.

– Молчите, – сказал Фельтон, – и не говорите мне таких вещей; я пришел за тем, чтобы вы дали мне честное слово, чтобы вы поклялись мне всем, что для вас священно, что не будете посягать на свою жизнь.

– Я не хочу обещать, – сказала миледи, – потому что никто так не уважает клятвы, как я, а дав клятву, я должна исполнить ее.

– Обещайте мне, по крайней мере, подождать до тех пор, пока еще раз увидитесь со мной, – сказал Фельтон. – Если вы и после того не измените своего намерения, тогда вы свободны, и я сам дам вам оружие, которого вы просили.

– Хорошо; для вас я подожду, – сказала миледи.

– Поклянитесь.

– Клянусь. Довольны ли вы?

– Хорошо, – сказал Фельтон; – до свидания!

Он вышел из комнаты, запер дверь и ждал солдата, стоя с пикой в руке, как будто был за него на часах.

Когда солдат возвратился, Фельтон отдал ему пику.

Тогда через дверную форточку миледи увидела, как набожно Фельтон перекрестился и пошел по коридору с радостью на лице.

Миледи возвратилась на свое место с улыбкой дикого презрения.

– Боже мой! – подумала она, – какой же он безумный фанатик! он поможет мне отомстить за себя.

VIII. Пятый день плена

Таким образом, миледи уже почти торжествовала, и успех удвоил ее силы. До сих пор она без труда одерживала победы над людьми изящного придворного воспитания, легко поддававшимися соблазну; миледи была довольно красива, чтоб очаровывать, и довольно хитра, чтобы преодолевать препятствия со стороны рассудка.

Но на этот раз пришлось вступить в борьбу с натурою дикой, сосредоточенною, суровою до нечувствительности; вера и покаяние сделали Фельтона недоступным для обыкновенных обольщений. В этой восторженной голове бродили такие обширные планы, такие великие предположения, что в ней не оставалось места для любви, которая зарождается от праздности и усиливается от развращения. Миледи притворною добродетелью своей расположила в свою пользу этого человека, сильно предубежденного против нее, а красотою своей покорила сердце и чувства целомудренного и чистого пуританина.

Она узнала силу своих средств, до сих пор ей самой неизвестных, из опыта, сделанного над человеком самым упорным по своему характеру и религиозным по убеждениям.

Однако она в продолжение вечера неоднократно отчаивалась в судьбе своей; она не призывала Бога, но верила в гения зла, эту страшную силу, участвующую во всех случаях человеческой жизни.

Миледи,

приготовляясь принять Фельтона, обдумала вперед план атаки. Она знала, что ей оставалось только два дня, и что как только приказ будет подписан Бокингемом (а Бокингем не затруднился бы подписать его, потому что в приказе имя было вымышленное, и он не мог узнать, что дело идет о ней), барон отправит ее немедленно; притом она знала, что женщины, осужденные в ссылку, не имеют столько средств к обольщению, как женщины, кажущиеся добродетельными, которых красота возвышается блестящими манерами большого света и знатностью происхождения.

Приговор к постыдному наказанию не лишает женщину красоты, но тогда красота ее уже не может иметь никакой силы обольщения. Миледи, как умная женщина, очень хорошо понимала, в какой среде она по своему характеру и своим средствам может действовать с большим успехом.

Бедность была для нее отвратительна; презрение отнимало у нее большую часть ее могущества. Миледи была королевой только между королевами; для ее владычества нужна была удовлетворенная гордость. Повелевать низшими существами было для нее скорее унижением, нежели удовольствием. Разумеется, она возвратилась бы из ссылки; в этом она не сомневалась; но сколько времени продолжится эта ссылка? Для деятельного и честолюбивого характера миледи дни, проведенные без успеха в достижении цели, казались потерянными; как тяжелы поэтому были для нее дни бездействия и унижения! Потерять год, два, три года, это казалось ей вечностью; возвратиться, когда счастливый и торжествующий д’Артаньян и друзья его получат от королевы награду за услуги ей оказанные; этих мыслей не могла перенести женщина, подобная миледи. Впрочем, буря, которая волновала ее, удваивала ее силы, и она проломила бы стены своей тюрьмы, если бы хотя на минуту физические силы ее могли равняться с умственными.

Воспоминание о кардинале еще больше мучили ее: что должен был думать о ее молчании недоверчивый, беспокойный и подозрительный кардинал, который был для нее не только единственною опорой и покровителем в настоящем, но и главным орудием ее счастья и мщения? Она знала его; она знала, что по возвращении из бесполезного путешествия она напрасно стала бы оправдываться заключением в тюрьму и говорить о перенесенных ею страданиях; кардинал отвечал бы с насмешливым спокойствием скептика, могущественного как вещественною силой, так и гением: «не надо было попадаться».

Миледи вооружилась всею своею энергией, повторяя в глубине души имя Фельтона, этого единственного луча света, проникнувшего в ад, в который она попалась; и как змей, который свивает и развивает свои кольца, чтоб испытать свою силу, она заранее окружала Фельтона тысячами изгибов своего изобретательного воображения.

Между тем время проходило, и каждый удар часов отзывался в сердце пленницы.

В девять часов лорд Винтер, по обыкновению, пришел, осмотрел окно и решетки, пол, камин и двери, и во время этого продолжительного и подробного осмотра, ни он, ни миледи не сказали ни слова.

Без сомнения, оба они понимали, что обстоятельства были очень важны, чтобы терять время в бесполезных словах и бессильном гневе.

– Да, вы не убежите еще сегодня ночью! – сказал барон, уходя.

В десять часов Фельтон пришел поставить часового; миледи узнала его походку. Она угадывала уже его присутствие, как любовница угадывает приближение своего возлюбленного и между тем миледи ненавидела и презирала этого слабого фанатика.

Условленный час еще не наступил; Фельтон не приходил.