Все приключения мушкетеров
Шрифт:
Вдруг раздался глухой гул. Принц стремительно встал и протянул руку в ту сторону, откуда донесся шум. Этот звук был ему хорошо знаком: то был пушечный выстрел.
Все поднялись за ним.
В эту минуту дверь отворилась.
– Монсеньор, – произнес маршал де Граммон, с радостным лицом входя в комнату, – не угодно ли будет вашему высочеству разрешить моему сыну, графу де Гишу, и его спутнику, виконту де Бражелону, войти сюда и сообщить нам сведения о неприятеле, которого мы ищем, а они уже нашли.
– Разумеется! – живо воскликнул принц. – Разрешаю
Маршал пропустил вперед молодых людей, очутившихся лицом к лицу с принцем.
– Говорите, господа, – сказал принц, ответив на их поклон. – Прежде всего рассказывайте, а уж потом обменяемся обычными приветствиями. Для нас всех в настоящую минуту самое важное – поскорее узнать, где находится неприятель и что он делает.
Говорить, конечно, следовало графу де Гишу: он был не только старше возрастом, но еще и был представлен принцу отцом. К тому же он давно знал принца, которого Рауль видел в первый раз.
Граф де Гиш рассказал принцу все, что они видели из окон гостиницы в Мазенгарбе.
Тем временем Рауль с любопытством смотрел на молодого полководца, столь прославившегося уже битвами при Рокруа, Фрейбурге и Нортлингене.
Людовик Бурбонский, принц Конде, которого после смерти его отца, Генриха Бурбонского, называли для краткости и по обычаю того времени просто «господином принцем», был молодой человек лет двадцати шести или семи, с орлиным взором (agl’occhi grifani, как говорит Данте), крючковатым носом и длинными пышными волосами в локонах; он был среднего роста, но хорошо сложен и обладал всеми качествами великого воина, то есть быстротою взгляда, решительностью и баснословной отвагой. Это, впрочем, не мешало ему быть в то же время человеком очень элегантным и остроумным, так что, кроме революции, произведенной в военном деле его новыми взглядами, он произвел также революцию в Париже среди придворной молодежи, естественным вождем которой был и которую, в противоположность щеголям старого двора, бравшим себе за образцы Бассомпьера, Беллегарда и герцога Ангулемского, называли «петиметрами».
Выслушав первые слова графа де Гиша и заметив, откуда донесся выстрел, принц понял все. Неприятель, очевидно, перешел Лис у Сен-Венана и шел на Ланс, без сомнения намереваясь овладеть этим городом и отрезать французскую армию от Франции. Пушки, грохот которых доносился до них, временами покрывая другие выстрелы, были орудиями крупного калибра, отвечавшими на выстрелы испанцев и лотарингцев.
Но как велики были силы неприятеля? Был ли это один только корпус, имевший целью отвлечь на себя французские войска, или вся армия?
Таков был последний вопрос принца, на который де Гиш не мог ответить.
Между тем этот вопрос был весьма существен, и на него именно принц более всего желал получить точный, определенный и ясный ответ.
Тогда Рауль, преодолев естественную робость, невольно охватившую его в присутствии принца, решился выступить вперед.
– Не позволите ли мне, монсеньор, сказать по этому поводу несколько слов, которые, может быть, выведут
Принц обернулся к нему и одним взглядом окинул его с ног до головы; он улыбнулся, увидев перед собой пятнадцатилетнего мальчика.
– Конечно, сударь, говорите, – сказал он, стараясь смягчить свой резкий и отрывистый голос, точно он обращался к женщине.
– Монсеньор мог бы расспросить пленного испанца, – ответил Рауль, покраснев.
– Вы захватили испанца? – вскричал принц.
– Да, монсеньор.
– В самом деле, – произнес де Гиш, – я и забыл про него.
– Это вполне понятно, граф, ведь вы и захватили его в плен, – произнес Рауль, улыбаясь.
При этих лестных для его сына словах старый маршал оглянулся на виконта с благодарностью, между тем как принц воскликнул:
– Молодой человек прав, пусть приведут пленного!
Затем он отвел де Гиша в сторону и расспросил, каким образом был захвачен испанец, а также – кто этот молодой человек.
– Виконт, – сказал он, обращаясь к Раулю, – оказывается, у вас есть письмо ко мне от моей сестры, герцогини де Лонгвиль, но я вижу, что вы предпочли зарекомендовать себя сами, дав мне хороший совет.
– Монсеньор, – ответил Рауль, снова краснея, – я не хотел прерывать важного разговора вашего высочества с графом. Вот письмо.
– Хорошо, – сказал принц, – вы отдадите мне его после. Пленный здесь; займемся наиболее спешным.
Действительно, привели пленного. Это был один из водившихся еще в то время наемников, которые продавали свою кровь всем, желавшим ее купить, и вся жизнь которых проходила в плутовстве и грабежах. С того момента как он был взят в плен, он не произнес ни одного слова, так что захватившие его даже не знали, к какой нации он принадлежит.
Принц посмотрел на него с чрезвычайным недоверием.
– Какой ты нации? – спросил он.
Пленный произнес несколько слов на иностранном языке.
– Aгa! Он, кажется, испанец. Говорите вы по-испански, Граммон?
– По правде сказать, монсеньор, очень плохо.
– А я совсем не говорю, – со смехом сказал принц. – Господа, – прибавил он, обращаясь к окружающим, – не найдется ли между вами кто-нибудь, кто говорил бы по-испански и согласился быть переводчиком?
– Я, монсеньор, – ответил Рауль.
– А, вы говорите по-испански?
– Я думаю, достаточно для того, чтобы исполнить приказание вашего высочества в настоящем случае.
Все это время пленный стоял с самым равнодушным и невозмутимым видом, словно вовсе не понимал, о чем идет речь.
– Монсеньор спрашивает вас, какой вы нации, – произнес молодой человек на чистейшем кастильском наречии.
– Ich bin ein Deutscher, [17] – отвечал пленный.
– Что он бормочет? – воскликнул принц. – Что это еще за новая тарабарщина?
17
Я немец (нем.).