Все приключения мушкетеров
Шрифт:
– Ваше величество, сделайте милость, обещайте, что позволите мне самому уладить это дело; и если я больше не нужен вам…
– Нет, шевалье. Вы хотите ехать? – спросил Карл с веселостью, вселявшей в мушкетера все большее и большее беспокойство.
– Если ваше величество ничего не хочет приказать мне…
Карл стал почти серьезен.
– У меня есть к вам просьба. Повидайтесь с моей сестрой Генриеттой. Она знает вас?
– Нет, ваше величество. Но такой старый солдат, как я, – скучное зрелище для веселой и молодой принцессы.
– Я хочу, чтоб сестра моя знала вас, чтоб
– Все, что вам дорого, для меня священно.
– Хорошо!.. Парри! Добрый Парри!.. Войди сюда.
Боковая дверь отворилась, и вошел Парри. Увидев д’Артаньяна, он очень обрадовался.
– Что делает Рочестер? – спросил король.
– Он на канале с дамами, – отвечал Парри.
– А Бекингэм?
– Там же.
– Очень хорошо. Ты отведешь господина д’Артаньяна к Виллье, – так зовут герцога Бекингэма, шевалье, – и попросишь его представить господина д’Артаньяна леди Генриетте.
Парри поклонился королю и улыбнулся д’Артаньяну.
– Шевалье, – продолжал король, – это ваша прощальная аудиенция. Можете ехать, когда вам будет угодно.
– Благодарю, ваше величество.
– Но только помиритесь с Монком…
– Непременно!
– Вы знаете, что я предоставил корабль в ваше полное распоряжение?
– Ваше величество осыпаете меня милостями, но я не допущу, чтобы офицеры вашего величества беспокоились ради меня.
Король потрепал д’Артаньяна по плечу:
– Вы никому не причиняете хлопот, шевалье, я отправлю во Францию посла, которому, я думаю, вы охотно будете спутником, потому что коротко знакомы с ним.
Д’Артаньян взглянул на короля с изумлением.
– Посол мой – некий граф де Ла Фер… тот самый, которого вы называете Атосом, – прибавил король, оканчивая разговор, как и начал, взрывом веселого смеха. – Прощайте, шевалье, прощайте! Любите меня, как я вас люблю!
Спросив знаком у Парри, не ждет ли его кто-нибудь в соседнем кабинете, король прошел туда, оставив д’Артаньяна в величайшем изумлении от такой странной аудиенции.
Старик дружески взял его под руку и повел в сад.
XXXV. На канале
Вдоль наполненного мутной зеленоватой водой канала с мраморными берегами, изъеденными временем и поросшими густой травой, величественно скользила длинная лодка под балдахином, украшенная флагами с английским гербом и устланная коврами, бахрома которых свисала до самой воды. Восемь гребцов, плавно налегая на весла, медленно подвигали ее вперед; она плыла так же грациозно, как лебеди, которые, заслышав шум, издали смотрели на это великолепие, невиданное в их старом приюте. В лодке сидели четыре музыканта, игравших на лютне и на гитаре, два певца и несколько придворных в одеждах, расшитых золотом и драгоценными камнями. Придворные приятно улыбались, чтобы угодить прелестной леди Стюарт, внучке Генриха IV, дочери Карла I, сестре Карла II, которая сидела в этой лодке на почетном месте под балдахином.
Мы уже знаем юную принцессу: мы видели ее в Лувре с матерью, когда у них не было ни дров, ни хлеба, когда ее кормили коадъютор и парламент. Она, так же как и братья, провела юность в лишениях; потом она
Так же как и Мария Стюарт после выхода из тюрьмы, она наслаждалась жизнью, свободой, властью и богатством. Генриетта, сформировавшись, стала замечательной красавицей. Красота ее расцвела еще пышнее, когда Стюарты опять вступили на престол.
Несчастье отняло у нее блеск гордости, но благоденствие вернуло его снова. Она вся сияла в своей радости и преуспеянии, подобно тем оранжерейным цветам, что, случайно оставленные на одну ночь первым осенним заморозкам, повесили головки, но назавтра, согретые воздухом, в котором родились, раскрываются с еще невиданной пышностью.
Лорд Виллье Бекингэм (сын того самого лорда Бекингэма, который играет столь значительную роль в первых частях нашего повествования), красивый молодой человек, томный с женщинами, веселый с мужчинами, и Вильмот Рочестер, весельчак и с мужчинами, и с женщинами, стояли в лодке перед Генриеттой, наперерыв стараясь вызвать у нее улыбку.
Прелестная молодая принцесса, прислонясь к бархатной, вышитой золотом подушке и опустив руку в воду, лениво слушала музыкантов, не слыша их, и прислушивалась к болтовне обоих придворных, делая вид, что вовсе не слушает их.
Леди Генриетта, соединившая в себе очарование французских и английских красавиц, никогда еще не любила и была очень жестока, когда принималась кокетничать. Улыбка – это наивное свидетельство благосклонности у девушек – не освещала ее лица, и когда она поднимала глаза, то смотрела так пристально на того или другого кавалера, что они, при всей своей дерзости и привычке угождать дамам, невольно смущались.
Между тем лодка все подвигалась вперед. Музыканты выбились из сил, да и придворные устали не меньше их. Прогулка, казалась, вероятно, слишком однообразною принцессе, потому что она вдруг, нетерпеливо приподняв голову, произнесла:
– Ну довольно! Пора домой!
– Ах, – сказал Бекингэм, – как мы несчастны: нам не удалось развеселить ваше высочество.
– Матушка ждет меня, – отвечала Генриетта, – и, откровенно признаться, мне скучно.
Произнеся эти жестокие слова, принцесса попыталась успокоить взглядом обоих молодых людей, которые казались задетыми за живое подобной откровенностью. Взгляд ее произвел ожидаемое действие, и оба лица просветлели; но сразу же, видимо, решив, что сделала слишком много для простых смертных, царственная кокетка передернула плечиками и повернулась спиной к своим красноречивым собеседникам, словно бы погруженная в мысли и мечтания, в которых им, конечно же, не могло быть никакого места.
Бекингэм яростно закусил губу, потому что он в самом деле был влюблен в леди Генриетту и, как влюбленный, принимал всерьез каждое ее слово. Рочестер тоже прикусил губу; но так как ум всегда господствовал у него над чувством, он сделал это только затем, чтобы удержаться от злобного смеха.
Принцесса смотрела на берег, на траву, на цветы, отвернувшись от придворных. Вдруг она увидела издали д’Артаньяна и Парри.
– Кто там идет? – спросила она.
Оба кавалера повернулись с быстротой молнии.