Все приключения мушкетеров
Шрифт:
– Никогда; помню только, что во время схватки в улице Феру я получил удар шпагой, который через две или две с половиной недели произвел во мне чувство подобное ушибу.
– Этот обед приготовлен ведь не для одних вас, Портос, сказал Арамис.
– Нет; я ожидал некоторых соседних дворян; но они прислали сказать, что не будут. Я ничего не потеряю, если вы замените их. Эй, Мускетон, поставь стулья и дай еще столько же вина.
Через десять минут Атос спросил, знают ли, какое ото кушанье?
– Еще бы! отвечал д’Артаньян, –
– А мне кажется, это бараний филей, сказал Портос.
– А мне кажется, фрикассе из цыплят, сказал Арамис.
– Вы все ошибаетесь, сказал с важностью Атос, – вы едите конину.
– Полно, пустяки! сказал д’Артаньян.
– Конину? спросил Арамис, с чувством отвращения.
Портос не отвечал.
– Да, конину, не правда ли, Портос, что мы едим конину? Да, может быть, и с чепраком?
– Нет, господа, седло у меня уцелело, отвечал Портос.
– Право, мы стоим друг друга, сказал Арамис, – как будто мы все сговорились.
– Что же делать, сказал Портос, – эта лошадь была так хороша, что все посетители мои стыдились за своих, видя ее, а я не хотел обижать их.
А ваша герцогиня все еще на водах, не правда ли? спросил д’Артаньян.
– Да, отвечал Портос. – Моя лошадь так понравилась одному из гостей, которых я ожидал сегодня, губернатору этой провинции, что я отдал ее ему.
– Подарил? спросил д’Артаньян.
– Да, именно, можно сказать подарил, отвечал Портос, – потому что она верно стоит ста пятидесяти луидоров, а этот скряга не хотел дать больше восьмидесяти.
– Без седла? спросил Арамис.
– Да, без седла.
– Заметьте, господа, сказал Атос, – что Портос сбыл свою лошадь выгоднее всех нас.
При этих словах раздался радостный хохот, поразивший бедного Портоса; но ему объяснили причину этой радости и он принял в ней участие, по обыкновению, громким смехом.
– Так мы все с деньгами, сказал д’Артаньян.
– Кроме меня, сказал Атос; – испанское вино Арамиса так понравилось мне, что я приказал положить шестьдесят бутылок его в фургон наших слуг и оттого очень обезденежел.
– А я, сказал Арамис, – вообразите, я отдал все до последнего су в церковь Мондитис и Амиенским иезуитам; кроме того я должен был заплатить долги за заказанные обедни за мое и ваше спасение, господа, которые принесут нам большую пользу.
– А вы думаете, сказал Портос, – что ушиб мой ничего мне не стоил? не считая раны Мускетона, для лечения которой я должен был приглашать хирурга по два раза в день и он брал с меня за визиты вдвое, под тем предлогом, что этому негодному Мускетону пуля попала в такое место, которое обыкновенно показывается только врагам; поэтому я советовал ему не давать вперед ранить себя в это место.
Атос, обменявшись улыбкой с д’Артаньяном и Арамисом, сказал: я вижу, что вы вели себя в отношении этого бедного малого так
– Словом, сказал Портос, – с уплатой издержек у меня останется не больше тридцати экю.
– А у меня десять пистолей, сказал Арамис.
– Слышите, д’Артаньян, мы с вами, кажется, Крезы в этом обществе. Сколько у вас осталось из ваших ста пистолей?
– Из моих ста пистолей? Да ведь я отдал половину вам.
– Вы думаете?
– Наверно.
– Да, точно, теперь я вспомнил.
– Шесть пистолей я заплатил хозяину.
– Какая скотина этот хозяин, за что вы дали ему шесть пистолей?
– Вы мне велели.
– Правда, я очень добр. Так сколько же осталось?
– Двадцать пять.
– А у меня, сказал Атос, вынимая из кармана несколько мелких монет…
– У вас ничего.
– Ничего, или так мало, что не стоить прибавлять к общей сумме.
– Теперь сосчитаем, сколько у нас всего.
– У Портоса?
– Тридцать экю.
– У Арамиса?
– Десять пистолей.
– У вас, Д’Артаньян?
– Двадцать пять пистолей.
– Все это составляет? спросил Атос.
– 475 ливров! сказал д’Артаньян, умевший считать как Архимед.
– По приезде в Париж, у нас останется еще около четырех сот, сказал Портос, – и сверх того седла.
– А эскадронные лошади! сказал Арамис.
– Вот что: четырех лошадей наших слуг мы обратим в двух лошадей для себя и разыграем их в лотереи; четырехсот ливров достанет на пол-лошади; потом мы отдадим свои карманные деньги д’Артаньяну, у которого счастливая рука, и он пойдет с ними в первый попавшийся игорный дом; вот мой проект.
– Будемте же обедать, а то простынет, сказал Портос.
Друзья, успокоившись на счет своей будущности, пообедали и передали остатки своим слугам. Приехав в Париж, д’Артаньян нашел у себя письмо от де-Тревиля, который уведомлял его, что, по его просьбе, король изъявил милостивое согласие свое на поступление д’Артаньяна в роту мушкетеров.
Так как это было единственным предметом всех мечтаний д’Артаньяна, кроме желания найти госпожу Бонасиё, то он с радостью побежал к своим товарищам, с которыми расстался только за полчаса, и нашел их печальными и озабоченными. Они собрали совет у Атоса: это значило, что обстоятельства были очень важные.
Де-Тревиль уведомил их, что его величество твердо решился начать войну 1 мая и чтоб они приготовлялись к походу.
Члены совета находились в затруднительном положении; де-Тревиль не шутил, когда дело шло о дисциплине.
– А во сколько вы цените свою экипировку? спросил д’Артаньян.
– Ах, но говори, по самому строгому расчету, каждому нужно по 1500 ливров.
– Четырежды полторы составляет шесть тысяч, сказал Атос.
– Мне кажется, сказал д’Артаньян, – что по тысячи ливров на каждого будет довольно, впрочем.