Всё пришедшее после

Георгиев Всеволод

Офицер несколько опешил, затем, оправившись от неожиданности, спросил резко:

– Кто вы такой, сударь? Я вас не знаю!

– Знаете, сударь, знаете. Я – тот самый молоденький аббат, который переводит “Юдифь” стихами и которого вы имели намерение угостить ударами палки.

– Да, уже вспомнил. – Офицер ухмыльнулся. – Так что вам угодно?

– Мне угодно, – Рене понизил

голос, – чтобы вы соблаговолили пойти прогуляться со мной.

– С величайшим удовольствием. Завтра утром я в вашем распоряжении!

– Немедленно, сударь. Я не хочу дважды напоминать о себе.

Глаза офицера зловеще округлились:

– Как вам будет угодно.

Затем, обернувшись к дамам, он проговорил:

– Сударыни, прошу меня простить. Я только убью этого господина и сразу же вернусь, чтобы спеть с вами последний куплет.

И он последовал за пошедшим к выходу Рене д’Эрбле».

К шести часам темнело и, завидев оживление в доме, к Косте приходил сосед Марк Аронович. Он приносил с собой завернутую в старую телогрейку кастрюлю с супом, только что снятым с огня его хозяйкой.

Марк Аронович был пенсионером, жил в Удельной постоянно и не мог отказать себе в удовольствии провести время в мужской компании, тем более среди молодежи. Он, как говорится, пожил, много знал, был умен и собеседником являлся отменным. В 1967 году его поспешили отправить на пенсию из летно-испытательного института, которому он отдал много лет; через некоторое время, правда, позвали обратно, но вернуться он не захотел.

– Ну, так я вам скажу, молодые люди, такого воздуха, как здесь, вы нигде не сыщите! Сам Захарьин рекомендовал легочным больным наш воздух.

– Это тот Захарьин, что лечил в Ливадии Александра III, – подтрунивая над Марком Ароновичем, немедленно отреагировал Костя, – лечил, но не вылечил?

– Константин Георгиевич, дорогой, император был обречен.

– А императору, между прочим, и пятидесяти еще не было, – сказал Костя, принимая кастрюлю.

– А Захарьин, между прочим, получил орден Александра Невского.

– Ладно, ладно. Здешний воздух и вправду замечательный. – Костя открыл крышку и потянул носом. – Что скажете, друзья?

Артур и Виталик, учуяв запах мясного супа с чесноком, без возражений согласились с очевидным, они быстро помогли накрыть на стол. Суп был разлит по тарелкам, и несколько первых минут все ели молча.

– Кстати, Марк Аронович, – отложив ложку, лукаво спросил Костя, – книга пророка Захарии не входит в Тору?

– Помилуйте, Костя. Захарьины, как вы знаете, старинный боярский род. Роман Захарьин – отец царицы Анастасии, жены Ивана Грозного. От них Романовы пошли.

– Припоминается, – прищурившись, продолжал Костя, – что

в XIV веке в свите литовского князя в Новгороде был чародей по имени Схария или Захария. Он ведь секту основал, и, если не ошибаюсь, согласно Софийской летописи, за это впоследствии сожгли в железной клетке Федора Курицына.

– Костя, объясни, о чем это вы? – не выдержал Артур.

– Константин Георгиевич шутит над стариком, – ответил за Костю Марк Аронович. – Ему известна моя слабость к фамилиям знаменитостей.

– Например!

– Ну, например, назовите фамилию известного человека.

– Виталик, назови.

– Ленин.

– Ульянов.

– Это все знают.

– Все, да не все. По материнской линии знаете?

Артур помотал головой.

– Бланк, – сказал Марк Аронович.

– Ага, Виталик, еще назови кого-нибудь.

– Сталин.

– Е-мое! Джугашвили, понятное дело. А материнскую никогда не слышал, – Артур с ожиданием посмотрел на Марка Ароновича.

– Геладзе.

– Здорово! Теперь я спрошу, а то Виталик Горького предложит.

Марк Аронович поощрительно улыбнулся. Артур посмотрел вверх.

– Ну, например, Саша Черный.

– Гликберг.

– Костя, теперь ты!

– Пожалуйста. Давайте спросим что-нибудь посложнее, скажем, про жену Берии.

– Жена Берии – Гегечкори Нина Теймуразовна. Говорят, на самом деле – дочь князя Багратиона и польской красавицы Золотницкой. Сама красавица, как и ее сестра, княгиня Леонида, жена Владимира Кирилловича Романова, одного из наследников русского престола.

– Легенда, – сказал Костя.

– Может да, а может, и нет.

– Я знаю, как звали Троцкого. Бернштейн. Нет, Бронштейн. Нам на первом курсе говорили, – сказал Артур.

– А я – Гитлера, – сказал Виталик.

– Кто этого не знает? Шикльгрубер.

– Надо еще заправиться, – Виталик махнул рукой и попросил у Кости добавки.

Тот пошуровал половником в кастрюле. Остатки супа разлили по тарелкам.

– На чем мы остановились?

– Молодые люди ищут примеры.

– Бороться и искать, найти и не сдаваться. Кто сказал?

– Это – Каверин, «Два капитана». Полярные экспедиции и борьба с норд-остом. Последний бросок на Север.

– Вениамин Каверин – Зильберштейн, – вставил Марк Аронович.

Все засмеялись. Отсмеявшись, Костя сказал:

– По-моему, это все-таки заключительные слова из поэмы «Улисс». Не Каверина, а Теннисона.

– Марк Аронович, вы были знакомы со знаменитыми людьми? – спросил Артур.

– Так, чтобы хорошо знаком – нет. Но до войны видел здесь известных людей. У нас в детском городке преподавал Марк Шагал. Потом тут рядом, в Малаховке, был поначалу театр, в котором даже Шаляпин пел. Кстати, тогда вот отсюда, от Удельной, до театра ходила конка, – Марк Аронович показал рукой в окно. – Шаляпина я, конечно, не застал, не помню и Бунина, хотя он жил здесь на даче Телешова. Помню, перед войной тут снимали фильм по Островскому.