Все проклятые королевы

Гальего Паула

Я не слышу, как она подходит. Я не слышу ее шагов и не чувствую ее присутствия, пока она не падает на колени рядом с капитаном, своим другом.

Командующая армией Волков смотрит на меня с отчаянием, а затем прикасается пальцами к его шее.

Нет. Нет. Нет…

Я стараюсь изо всех сил, я отдаю последние силы, как будто это может остановить неизбежное, может помешать ей произнести то, что вот-вот сорвется с ее дрожащих губ:

— Его больше нет. — Слезы катятся по ее щекам, и меня это злит. Она не может плакать. Она не имеет права.

Потому что если она заплачет… если она позволит себе плакать, это будет означать… — Одетт, ты сделала все, что могла. Отпусти его.

У меня подгибаются колени, сознание ускользает, но я не позволяю себе упасть в обморок, не позволяю себе рухнуть.

— Нет, — отвечаю я.

Нирида смотрит на меня с безмерной печалью. Слезы уже бегут по ее щекам в тихом молчаливом плаче.

— Я тоже люблю его до безумия, — шепчет она, — но он ушел, защищая свою землю, и мы должны уважать его выбор. — В ее лице появляется что-то жесткое, решительное. — Вставай. Мы закончим это. Мы почтим его смерть.

Почтим его смерть?

Я задыхаюсь. Я тянусь за воздухом, я вдыхаю его полной грудью, но его не хватает.

Что-то не так.

Что-то ужасно, катастрофически не так.

Но это не может быть его смерть. Нет. Это не может быть правдой.

Все кажется мне кошмаром, нечеткой, расплывчатой реальностью. Нирида поднимается. Нирида отдает приказы солдатам, входящим в пролом, который я пробила. Нирида кладет руки мне на плечи, мягко, но настойчиво, уговаривая меня отпустить Кириана.

Кириан в моих объятиях. Кириан с закрытыми глазами.

Я больше никогда не увижу синих огоньков в его взгляде, не увижу этого вызывающего блеска, этой надежды, этой веры. Никогда больше не почувствую тепло его рук на своих. Никогда больше не почувствую, как его губы касаются моей кожи.

Что-то тяжелое скапливается у меня внутри, что-то, похожее на магию Дочери Мари, но другое. Это страх. Это тьма. Но это еще и сила — густая, глубокая и… ревущая.

Еще не сейчас, говорю я себе.

Нет, повторяю.

Кто-то пытается оттащить меня от Кириана, и я отправляю его в полет через всю залу.

— Одетт, — шепчет Нирида, почти умоляя. — Кириан не хотел бы этого.

Я сильнее вжимаюсь в его плечи. Кладу голову в изгиб его шеи. Он все еще теплый.

Рука Нириды, рука его лучшей подруги, нежно касается моей щеки.

— Пожалуйста… — просит она.

Все это похоже на кошмар. Я почти жду, что Ингума появится из-за одной из колонн. Я молю увидеть его острый клюв, черные перья и чудовищные когти. Я молю, чтобы все это оказалось сном.

Нирида кладет ладонь поверх моей и пытается оторвать ее от Кириана. Я отвечаю огнем, болью, жгучей, разрывающей… но она даже не вздрагивает. А я… я больше не могу. Я сдаюсь.

Рыдания вырываются из меня, и Нирида действует быстро. Поднимает меня, подает знак кому-то из солдат, и я больше не вижу, что они делают с Кирианом. Не вижу, куда его уносят, потому что Нирида обхватывает меня за плечи, и прежде чем

я успеваю хоть что-то сделать, сознание ускользает.

***

Во сне я ничего не вижу.

Только пустота.

Черная. Густая.

Меня будят голоса, и едва я открываю глаза, ледяное чувство пронзает все мое тело.

Я помню.

Я помню все, как если бы этот ужас длился целую вечность.

— Одетт.

Голос Нириды доносится из угла постели, на которой я лежу. Но это не она разбудила меня.

Вдалеке слышны другие голоса, крики ликования, смех и даже сдержанные всхлипы облегчения.

Волки победили.

Я поворачиваюсь к капитану.

Ее лицо запачкано, в пыли и крови, светлые брови потемнели, а волосы всклокочены.

— Ты помнишь, что случилось? — осторожно спрашивает она, и я вижу в ее глазах страх услышать от меня «нет», страх быть вынужденной рассказать мне правду.

— Я помню, — отвечаю я.

Нирида сглатывает. Кажется, она не ожидала, что мой голос будет таким спокойным.

— Мы вернули Уралур. И это случилось благодаря тебе. Благодаря… — Ее голос срывается, и она отводит взгляд, не в силах закончить фразу.

Я оглядываюсь.

Постель, на которой лежу. Резной балдахин. Синие шторы, развевающиеся у окон…

Мы в королевском дворце Эреи.

— Где он? — спрашиваю я.

Нирида проводит тыльной стороной ладони по лицу, размазывая слезы, кровь и грязь.

— Мы перенесли его в тронный зал. — Ее губы дрожат, и она яростно сжимает их, сдерживая рыдания. — Он сказал, что мы встретимся там.

Я откидываю одеяло.

— Одетт, я не думаю, что тебе стоит его видеть.

Я ставлю ногу на холодный пол и чуть не теряю равновесие.

Или это мир рушится? Может, это сама земля потеряла гравитацию и смысл?

Я начинаю идти, босиком, не замечая этого.

Нирида обходит кровать и оказывается рядом. Ее рука осторожно обхватывает меня за талию, и я позволяю ей, хотя не нуждаюсь в этом.

— Скажи хоть что-нибудь, — просит она.

И я чувствую себя ужасно эгоистичной, потому что ощущаю ее боль. Вижу ее в этих покрасневших глазах, в глубокой скорби, что, кажется, нависла над ней — над командующей, которая выиграла войну, но потеряла все остальное: друга, напарника, семью.

И несмотря на это, несмотря на то, что я знаю, я не могу дать ей ничего: ни слова, ни шепота утешения.

Я лишь сжимаю руку, что лежит на ее талии, и она тихонько всхлипывает.

Мне мерзко.

Мы вместе идем в тронный зал. В последний раз, когда я была здесь, Кириан объявил Войну Львам ради меня. Когда мы подходим к величественным деревянным дверям, мне почти чудится, как он стоит на коленях, протягивая мне корону Львов:

Долгой жизни Королеве Королей.

Этот образ сметается прочь с силой урагана. Удар, сокрушающий его, оставляет после себя только алтарь и тело, укрытое простыней.