Всё ради него
Шрифт:
— Ты что тут делаешь? — сердито одернул ее подошедший сзади Жиль. — Это тебе не шутка, не экскурсия по живописным местам!
Она резко обернулась и увидела, что он был с каким-то мужчиной, возможно машинистом. Оба стояли по колено в снегу. Машинист обхватил себя руками, стараясь согреться. Жилю, казалось, мороз был нипочем.
— Немедленно возвращайся в поезд. Ты так замерзнешь, полуголая.
— Я не полуголая, — небрежно ответила она. — И не вижу здесь шуток! — Моля Бога, чтобы не вышла какая-нибудь глупость, например, чтобы ей не кувыркнуться, Франсин поспешила обратно к двери и перед тем, как подняться в вагон, оглянулась на
Дрожа от холода и стараясь отогнать эту мысль, Франсин взялась за ручку двери, ведшей на кухню, в тот момент, когда в вагон ввалился Жиль. Топая ногами, чтобы отряхнуть снег, он закрыл за собой дверь, и они оказались вдвоем в тамбуре. Он как будто не собирался проходить в вагон-ресторан, а стоял и смотрел на нее.
— Очень глупо так вести себя.
— Правда? — с холодком спросила она. — По крайней мере я не забиралась в снег по колено. — Она почувствовала облегчение, услышав, что голос ее звучит обычно, спокойно, и спросила: — Плохи дела?
— Довольно плохи. Машинист ждет инструкций. Надо узнать, сколько снега висит над нами и не поползет ли он, если мы тронемся с места. Спасательный состав уже выехал.
— Конечно, этот неинтересный народ, эти швейцарцы не сидят сложа руки. — Франсин злилась на него, злилась на себя, ее душила ярость, и она отвернулась к внутренней двери.
Он опустил руку ей на плечо и остановил ее.
— Красный Цветок…
У нее перехватило дыхание, и она процедила сквозь зубы:
— Не трогайте меня.
Он убрал руку и уже резким голосом сказал явно не то, что намеревался:
— Не поднимать паники и не пугать людей! Обойдемся без истерии.
— Я не страдаю припадками истерии, — так же холодно заявила она, — и не поднимаю панику и не пугаю людей.
— Нет, — ответил он, и на мгновение его голос показался ей усталым, — вы только лишаете людей присутствия духа. — Не дождавшись ее ответа, он протиснулся мимо нее в вагон-ресторан.
Она лишает людей присутствия духа? Неправда, только она сама и позволила себе впасть в тоску. С горечью вздохнув, она прошла на кухню, посочувствовала поварам, переживавшим из-за последствий аварии, поинтересовалась, есть ли пострадавшие, и спросила, нельзя ли приготовить горячих напитков. Через пять минут будут, ответили ей, а когда она вернулась в салон, то обнаружила, что там люди зря времени не теряли. Собрали мусор, вернули на место светильники, и если атмосфера не была праздничной, то все же никто не унывал. Она прошла к Жан-Марку. Решительно отводя взгляд от Жиля, она присела возле официанта, осмотрела его рану и осталась где сидела. Когда подали чай, люди засуетились. Вдруг зазвенел висевший на стене телефон, и Жиль подошел. Все замолчали, повернули головы в сторону Жиля. Ждут, как стадо овец, с горечью подумала она, что скажет пастырь.
Он слушал несколько минут, потом повесил трубку.
— Спасательный состав прибудет в течение получаса. Боюсь, мы можем замерзнуть и промокнуть, ведь нам — перебираться к нему через завал. Так что одевайтесь потеплее. Сложите все, что вам понадобится в отеле, в чемодан, сумку, во что удобно, и оставьте в коридоре, у дверей ваших купе. Стюарды все доставят. Надеюсь, наш поезд окажется в полном порядке и будет ожидать нас завтра утром. Сожалею о временном нарушении нашего маршрута. — Он поблагодарил всех кивком головы, подошел обменяться двумя-тремя словами с Жан-Марком, потом — с Анжеликой, а Франсин без лишней суеты удалилась
Жиль переносил на руках тех дам, у которых не было с собой сапог. Среди них оказалась и Маргерит. У Франсин, к счастью, сапоги были, и она замыкала шествие вместе с супругами-американцами.
Луна светила ярко, мороз был трескучим… Раздраженная тем, что ей приходилось плестись следом Бог знает за кем — а ведь она бы пошла только за Добрым королем Венцеславом, — Франсин ускорила шаг. Чем скорее она доберется до того состава, тем скорее окажется в Куре. Потребовалось немало времени, чтобы одолеть каких-то пятьсот ярдов, но, хоть и было холодно, ночь выдалась тихая и обошлось без зловещего громыхания над головой — с гор.
Опустив на землю Маргерит, Жиль вернулся, чтобы проверить, все ли у них в порядке — или все ли в порядке у американки. После того что он наговорил ей, Франсин не могла поверить, чтобы ему было интересно, как дела у нее. Подхватив американку на руки, он зашагал прочь.
— Не отставать! — крикнул он через плечо.
Ее попутчик несколько удивился, но Франсин не стала ему объяснять, что эти слова были обращены к ней — не к нему. С облегчением забравшись в спасательный состав, в тепло, они скинули с себя верхнюю одежду и уселись. Через считанные минуты они уже катили к Куру.
Набрав скорость, поезд медленно сбросил ее перед длинным Фуркским тоннелем, соединяющим Обервальд и Реальп. И, хотя ей бывало не по себе в тоннелях, в обступившей темноте Франсин занимали мысли о том, что, добравшись до отеля, она уедет, уедет домой и больше никогда не увидит Жиля. Этого Жиля, который уделял внимание каждому, который умел великолепно принимать гостей. Когда он подошел к местам, где они сидели, Франсин отвернулась к окну, нарочито не замечая его, но слышала, как он непринужденно беседовал с сидевшей напротив парой, что-то говорил о соотношении доллара со швейцарским франком, а потом вспоминал о каких-то незнакомых ей людях. Она не стала слушать дальше и вздрогнула, когда он, легонько подтолкнув ее, невозмутимо спросил:
— Верно, Красный Цветок?
— Pardon?
— Витаем в облаках? — заметил он и с насмешкой во взгляде пояснил: — Я как раз рассказывал, почему вы на меня дуетесь.
У нее округлились глаза от испуга и возмущения при мысли, что он в самом деле обсуждал происшедшее между ними. Она с негодованием посмотрела на него, потом, сбитая с толку, нахмурилась, когда он добавил:
— Очень глупо в таких случаях ходить без пальто.
— Что? — Осознав, что он играл с ней в кошки-мышки, она слащаво улыбнулась ему. — Конечно, это не глупо, когда так ходите вы. Ведь вы-то были заняты важной разведкой.
— Конечно.
— Но если выходит женщина, это посчитают праздным любопытством или глупостью. Впрочем, вы правы, — добавила она, улыбнувшись еще приятнее, — мне не надо было выходить без пальто, ведь я могла замерзнуть насмерть.
— И тогда избавили бы меня от необходимости вас отчитывать, — с невозмутимым видом согласился он.
Ей так хотелось осадить его, сказать всем правду — она отворачивается от него, потому что он, поцеловав, тут же оскорбил ее. Она открыла рот, посмотрела в его ехидные глаза и не проронила ни слова. Ему было смешно? Оттого, что она собиралась дать ему пощечину? Что-то непонятно: большинство мужчин разозлились бы. Уже одно ущемленное достоинство заставило бы их злиться, верно? Хотя, возможно, он и злился, но искусно скрывал это.