Все случилось летом
Шрифт:
Я смекнул, что после столь единодушной и суровой критики у Паулиса Равиня нет иного выхода, как уйти в отставку «по собственному желанию», не то уход его оформят по-другому. Словом, в своем кресле ему не усидеть. Посему я был немало удивлен, когда председательствующий объявил: «Слово имеет… Равинь!» Сдурел он, что ли? Что он может сейчас сказать! Станет оправдываться? Изворачиваться? Молчал бы лучше, неужто не осталось в нем капли гордости, достоинства!
Из первых рядов зала поднялся грузноватый мужчина и по ступенькам взобрался на сцену, где сидел президиум собрания и находилась трибуна. Длинная артистическая шевелюра, высокий лоб мыслителя, костюм от модного портного, солидная осанка… Ого, такой человек способен внушить уважение, создать вокруг себя атмосферу надежности. Что бы там
Взойдя на трибуну, Паулис своим сочным баритоном обронил спокойно и негромко:
— Товарищи…
Прозвучало не совсем удачно. Оратор откашлялся, налил из графина в стакан воды, отпил глоток.
— Товарищи…
Уже лучше. Так… Теперь полный вперед! Да, докладчик и выступавшие в прениях товарищи совершенно справедливо указали на недостатки в его, Равиня, работе, и за это всем большое, от всего сердца, спасибо…
Ого! Вначале было неловко, я невольно опустил глаза. Потом покосился на трибуну и стал слушать внимательней. Объяснить это трудно, но, право же, подчас неловко слушать человека, которому было бы лучше помолчать. Именно такое настроение, кажется, и овладело всеми — головы приподнялись, проснулось любопытство, прошел по рядам шепоток.
А Паулис тем временем продолжал говорить. У него, видите ли, недостатков в работе значительно больше, чем те, что были здесь отмечены. Есть еще вот такие и такие. Он это отчетливо видит и ясно сознает. Так вот…
Меня прямо-таки смех разбирал, я раскусил тактический ход Паулиса: противника следует обезоружить, а для этого нужно самому лечь на лопатки, лапками вверх. Только так! Лежачего не бьют — веками проверенный прием, и Паулис ловко, я бы сказал, виртуозно использовал его в свою пользу. Ну, а что дальше? Сколько можно лежать кверху лапками? Каков его стратегический замысел?
Затаил дыхание, жду, что будет дальше.
Да, они в своем хозяйстве вопрос этот серьезно обсудили, вскрыв огромное количество неиспользованных внутренних резервов… И в свете только что высказанной критики совершенно очевидно, что… Короче говоря, он вызывает на соревнование руководителя самого передового хозяйства района, Героя Труда… Да-да, большие успехи достигаются, когда перед собою ставишь большие цели. Вполне возможно, в этом соревновании они не выйдут победителями, но в конечном итоге в выигрыше окажутся все, побежденных не будет. Только так. Только вперед, незачем жить вчерашними мерками!
Что скажешь, ну что тут скажешь! Вот она, сила слова! Паулис — все тот же, что и был когда-то мальчишкой!.. Раздались жиденькие аплодисменты… Народ вроде бы в замешательстве, толком не поймет, то ли назрел перелом, то ли нет. А шум нарастает, уже многие аплодируют. В том числе и я. Да и как не аплодировать? Все идет правильно, все как положено…
Очень хотелось повидаться с Паулисом. После совещания обошел все места, где его можно было предположительно встретить, — ресторан, кафе… Нет. В гостинице сказали, что Равинь забронировал номер, даже уплатил вперед, но недавно зашел и отказался. Должно быть, укатил домой. А дом его, иначе говоря, колхоз — километрах в тридцати от районного центра. Не было времени съездить к нему в гости, к тому же я сомневался, что после стольких лет Равинь сохранил ко мне какой-то интерес. Что делать, значит, не судьба! И я вернулся в Ригу.
Все же мы встретились и встретились… сегодня, в этот осенний день и при не совсем обычных обстоятельствах. У моего сослуживца умер отец. Похороны всегда событие печальное, даже если усопший дожил до почтенных седин, как это было на сей раз. В такой момент невольно поддаешься элегическим настроениям, думаешь о неотвратимости смерти, о том, как короток все-таки век человеческий. И будь ты трижды праведником, раньше или позже костлявая карга постучится и уведет тебя с собой… На поминки я не пошел, решил немного погрустить на кладбище, где покоится уж немало знакомых. Да, начинает редеть и мое поколение.
Был предвечерний час, близились сумерки. Небо обложено тучами, ветки кустов и деревьев слезятся каплями дождя, все вокруг вымокло, пропиталось влагой, все затаилось в настороженной тишине. Мое внимание привлекла небольшая похоронная процессия на другом конце кладбища.
Чего-чего, а этого никак не ждал. Паулис Равинь — похоронный оратор… Есть такая профессия — весьма почетная и нужная: ведь просто так не закопаешь человека в землю, человека надо проводить человеческими словами, и хорошо, что есть люди, которые умеют все подобающе сказать, и не беда, что говорят они за деньги, по долгу службы. Однако это превращение с другом моей юности, которого, мне казалось, я знал как облупленного! А впрочем… в сущности, мало мы знаем друг друга. Цивилизация многое пригладила в людях, мы одинаково улыбаемся, одинаково произносим «пожалуйста» и «спасибо», «простите» и «извините», «здравствуйте» и «до свидания». Иной раз возникает странное желание увидеть хотя бы одного… чем-то отличного, пусть даже глупого. А Паулис?.. Поди догадайся, каков он в самом деле. Мы росли и мужали в суровое время, я — был свидетелем отчаянных попыток Паулиса выбраться из бурного потока, вскарабкаться на льдину. Раз ты живешь и существуешь, тебе нужно место под солнцем. Вопрос только в том: где оно, это место под солнцем, и как им завладеть, как вскарабкаться на льдину. В ту пору Паулис думал, что так…
А теперь?
Всяк сверчок знай свой шесток. Рожденный ползать летать не может… Прекрасно, не правда ли? Эти истины нас повергали в дрожь, когда мы в юные годы читали о трудной жизни Клайда Грифитса, его попытках пробиться наверх, в высшее общество. Американская трагедия… Я тут недавно посмотрел фильм Рижской киностудии, «Танец мотылька» называется. И там такая же история, молодой человек тоскует по огням большого города, мечтает о сладкой жизни — чтоб была своя машина, чтоб звенели бокалы, и вообще — чтоб кругом красивые женщины, слава, овации… И когда встал вопрос о том, как вскарабкаться к той распрекрасной жизни, парень решил, что все средства хороши, годится и предательство. Но под конец с головокружительной высоты герой низвергается на свое законное место. Говоря по-простому, голой задницей плюхнулся на раскаленную сковородку. А мораль все та же: всяк сверчок знай свой шесток… Боже правый, до чего знакомая песенка! Настанет ли день, когда она выйдет из моды?
Вот какие мысли всколыхнуло во мне удивительное превращение Паулиса, и они, эти мысли, без всякой видимой причины порхали вокруг и растворялись, подобно блуждающим болотным огонькам. По правде сказать, это были даже не мысли, просто ощущения, и только теперь я пытаюсь облечь их в форму мыслей, иначе ничего не понять. А Паулис тем временем продолжает разглагольствовать о том, что есть человек в этом мире, откуда он пришел, куда уходит и в чем смысл его существования. Нет-нет, да и заглянет в записную книжку, выуживая основные даты жизни покойного. С удивлением отметил, как умело в надгробном слове использован фольклор. Кто не знает печальной народной песни «Закатилось красно солнышко…» В трактовке. Паулиса эта песня обретала широчайшее обобщение — извечная борьба мрака и света, извечное возрождение жизни…
Я подошел совсем близко к группе провожающих и вдруг чувствую, Паулис заметил меня, узнал. Теперь он смотрел на меня и все, что ему следовало сказать, говорил, обращаясь ко мне. Знаю, есть такой ораторский прием: в переполненном зале выбрать человека и затем разговаривать как бы с ним одним. Кивком головы дал знать, что буду ждать его у ворот кладбища. И Паулис, в свою очередь, едва заметно кивнул мне — намек, мол, понял.
Справа могилы, слева могилы… То ли это самое обычное проявление любви человеческой, глубоко укоренившаяся традиция в народе не забывать отошедших в вечность, но повсюду, куда ни бросишь взор, все старательно ухожено, убрано. С деревьев неспешно облетали листья, уцелевшие после первых заморозков, на голых черных ветвях сверкали крупные капли. Временами они срывались, падали на дорожки, и тихие эти шлепки провожали меня до самых ворот кладбища. Печальное место… Ни у кого из тех, кто лежит там, нет будущего, только прошлое. Деревья без тени… Деревья, застывшие в ночной тишине. Ну да, они умерли, их больше нет.