Все случилось летом

Вилкс Эвалд

Юстина слабо улыбнулась, но было видно, что и она ему рада.

— Наверное, песню хотите послушать?

— Да, и песню тоже. Она мне повсюду слышится: в небе, в шелесте листьев и вообще…

— На этот раз хочу послушать вашу песню, — отшутилась она и тут же сказала серьезно: — Вы никогда не пытались, глядя на деревья, на луга, на Даугаву, тихонько напевать про себя? Слова не имеют значения, была бы мелодия.

— Нет, не пробовал.

— А я часто так делаю. И, знаете, тогда вдвойне воспринимаешь красоту, потому что не просто видишь ее, а как бы осязаешь. Это так интересно! Чем не рацпредложение? Можете повесить

мою фотографию на доску Почета.

— Да, да, — сказал Каспар и замурлыкал, как бы начиная песню. — Видите, у меня не получается. А когда вы поете, я могу слушать часами. Вот тогда я по-настоящему чувствую красоту.

Юстина погрозила ему пальцем, потом, укрывшись в тени дуба, огляделась вокруг себя.

— Какой вечер… Так и кажется, будто время остановилось и слушает голос вечности. Сидеть бы здесь, отсчитывая годы. Насчитать миллион таких вот вечеров, а потом самой превратиться в прибрежную скалу. Или нет, я хотела бы быть лесной королевой, а это был бы мой замок, я принимала бы в нем гостей. Смотрите, сколько тут дверей, — входите, они все открыты.

Месяц настелил меж деревьев узкие причудливые дорожки, раскатал лунные ковры. Одни двери распахнуты, другие все еще запечатаны тьмой. И Юстина вошла в свои покои, где стенами служили стволы могучих лип и дубов, а сводами — густая сень ветвей. Каспар следовал за ней. Одна комната сменяла другую, из тесных коридоров они переходили в просторные залы, и тогда Каспар шел рядом с Юстиной. Потом они опять вступали в темные, таинственные лабиринты, такие узкие, что прохладные от росы листья ласкали их руки, лица, грудь. Юстина шла впереди, это был ее дворец, и она показывала дорогу.

Вскоре они очутились на окраине парка, за ним начинался колхозный фруктовый сад, еще дальше смутно проступали кроны старых лип, тех самых, что росли вокруг дома Каспара. Сам же дом в лунном свете был нем и тих, как покинутый корабль, ни в одном окне не мерцал огонек, все уснули, околдованные королевой и волшебницей Юстиной.

— Вот из этого окна, — прошептала она, — видно соседнее королевство, но вход в него охраняет страшный дракон. Сейчас мы отправимся туда и упрячем дракона в пещеру. Хорошо?

Каспар еще раз глянул в просвет между ветвей и попытался увидеть там ужасного дракона. Но в саду была лишь дощатая сторожка. А Юстина уже махала ему из сада и нашептывала:

— Запрем дверь. Сторож, конечно, спит без задних ног.

Каспар медлил. Было ясно, что Юстину одолела жажда приключений и она, пожалуй, без его помощи сделает то, что задумала.

— А может, вы боитесь? — разочарованно протянула Юстина, и Каспар почувствовал, как в ее глазах потускнело очарование вечера. Наверное, ей уже казалось, что она не в сказочном замке, а в старом, запущенном парке.

— Я не боюсь, — ответил Каспар. — Просто не понимаю, к чему это.

— Да, вы правы. Это ни к чему.

«А вдруг она подумает, что я в самом деле боюсь, — мелькнула у него мысль. — И как она переменилась».

И тогда, не сказав ни слова, он побрел по картофельным грядкам, тянувшимся вдоль яблонь. Юстина шла за ним следом, и опять она была королевой, теперь бы Каспар смог не только запереть сторожку, но и самого сторожа поставить вниз головой.

Чем ближе они подходили к сторожке, тем вкрадчивей становились их шаги. Юстина то и дело хватала Каспара за руку, они замирали и слушали. Все

было тихо. Дверь слегка приоткрыта, но что внутри, не видно — темень. И все же… Совсем отчетливо донесся тягучий, раскатистый храп. Юстина отпустила руку Каспара и, закрыв рот ладонью, давилась от смеха. Казалось, еще немного, и она всполошит всю округу.

А Каспар тихо прикрыл дверь и надел на скобку замок, висевший тут же. Обратно шли, не соблюдая тишины, однако в сторожке не чувствовалось перемен.

— Завтра не оберешься разговоров! — весело сказала Юстина, когда они снова очутились в парке. — И все станут гадать, кто это натворил. Лет десять будут помнить. Так что мы, пожалуй, сделали доброе дело.

— Помнить-то будут, — согласился Каспар. — Есть над чем посмеяться. Не каждый день такое случается. Только я вот думаю, как он утром на волю выберется. Старуха сварит кофе, а мужа нет. Такой переполох поднимется. А сам постыдится звать на помощь. Как-никак сторож.

— И поделом ему, — неожиданно жестко сказала Юстина. — Разве так сторожат? Завел бы собаку. Злую овчарку. Тогда никто бы сюда не сунулся.

— Собака пригодилась бы, — не сразу отозвался Каспар и невольно вздрогнул, вспомнив громадного пса Бернсона, тенью скользившего вдоль забора, поблескивая глазами.

— Если бы вы знали, Каспар, как мне надоели эти собаки, дом и все, все надоело! — воскликнула Юстина. — Я ужасно устала, сдавая экзамены, тосковала по дому, думала — отдохну. Первая неделя прошла сносно, а потом… Потом стала ругать себя — зачем приехала. И вот теперь жду не дождусь, когда начнутся занятия. Такая кругом мелочность, серость, каждый только и думает, как бы побольше урвать, где бы скорей да полегче раздобыть эти жалкие копейки…

— Без копеек тоже нельзя, — пробормотал Каспар, удивляясь резкой перемене в ее настроении. Попробуй догадайся, что ей придет в голову через минуту. Может, она попросит луну с неба достать? Ради нее он на все готов. Но как можно говорить, что все надоело, в эту чудную ночь с ее пахучими цветами и притихшими деревьями?..

— А вы знаете, — сказал он, — это неплохо, когда копейки есть в кармане. Особенно, когда их много. Но для этого приходится работать, иначе их не будет. Но вы полюбуйтесь на свои чертоги, — разве здесь можно соскучиться? Вы собирались отсчитывать дни до миллиона. Я бы охотно составил вам компанию. И лет через тысячу здесь, на крутом берегу, стояли бы две огромные скалы, похожие на нас, и все бы дивились — откуда они? Может, нас перевезли бы в какой-нибудь музей.

— Вам хорошо смеяться, — сказала Юстина, не глядя на него. — Были бы на моем месте, рассуждали иначе.

— Не знаю, — ответил он. — Я сейчас подумал, как рассуждали бы вы на моем месте.

Каспар усмехнулся. Он представил Юстину в замасленной одежде, посреди грязной дороги, представил, как она залезает под машину с большим гаечным ключом в руке. Это было просто невероятно.

— У каждого свое место, — добавил он в раздумье, — я бы, пожалуй, не смог быть на вашем. Но мне нравится лес и луна. Это нравится и вам. Давайте постоим. Слушайте… Зашумели деревья, проснулся ветер, — значит, близок рассвет. А это — вы слышите? Речные дороги переговариваются. Что-то рассказывают, и всегда у них новый рассказ — летом один, весной и осенью другой. Бушует буря или хлещет дождь, но и тогда не прерывается древняя повесть. Слышите?